Христианство Моцарта

#музыка

Автор: Анна Бондарчук

28 января 1756 года, на второй день после рождения, в Зальцбургском соборе Святого Руперта крестят сына придворного скрипача и композитора Леопольда Моцарта и его супруги Анны Марии. Имя новорожденного католика на латыни записывают так: Johannes Chrysostomus Wolfgangus Theophilus Mozart. Первые две части имени – это имя святого Иоанна Златоуста, а четвертая – Theophilus – переводится с греческого как «Возлюбленный Богом» и станет известно нам в ее латинском варианте, Амадей.

Моцарт — католик

Старшее поколение Моцартов — глубоко верующие люди, добрые, и, что называется, практикующие католики, регулярно приступающие к таинствам своей церкви, уделяющие время своей жизни молитве, постам и почитанию святых. Своим детям, Вольфгангу и его сестре Наннерль, они передают не столько свод формальных правил, сколько живую и горячую веру.

Из всех великих музыкантов Моцарт был самым католическим

(Альфред Эйнштейн)

Моцарт-отец и Моцарт-сын на удивление близки. Леопольд, хотя и требователен, и достаточно строг, но в то же время горячо любит своих детей. Каждый вечер именно папа укладывает малыша Вольфи спать. Перед сном они обязательно вместе поют песенку, а затем мальчик целует папу и обещает ему, что, «когда вырастет, то посадит отца под стеклянный колпак, чтобы предохранить его от всего дурного, и будет постоянно держать его при себе в большом почете» (М. А. Давыдова, «Вольфганг Амадей Моцарт. Его жизнь и музыкальная деятельность»). И, конечно, отец очень внимателен к своим детям: именно Леопольд Моцарт замечает в своем маленьком сыне незаурядные способности к музыке, относится к ним, как и следует – как к чуду и дару Божьему, и принимает все возможные усилия, чтобы их развить.

Сын и отец всю жизнь ведут активную переписку, и именно из этих писем мы знаем о том, Кто был главной движущей силой для Моцарта, и кто был его опорой на земле. «Если Богу будет угодно» — возможно, это самые часто встречающиеся слова в письмах сына. «После Бога – только папа» — так говорит Вольфганг о своем отце. Привыкший во всем и всегда находить поддержку отца, Моцарт-младший, уже будучи взрослым мужчиной, будет очень тяжело переживать его смерть в 1787 году.

В 1777 году юный Вольфганг с матерью предпринимают большое путешествие, впервые в жизни надолго расставшись с отцом. Леопольд Моцарт в своих письмах неизменно и настойчиво просит сына не забывать о Боге и приступать к таинствам Исповеди и Причастия, боясь, как бы юному музыканту не сбиться с пути:

«Смею спросить, не забыл ли Вольфганг исповедаться? Бог — самое важное. Он дарует нам наше временное счастье в этом бренном мире, мы же должны заботиться о вечном. Молодые люди не любят слушать о подобных вещах, я это знаю, я тоже был молод; но, благодарение Богу, при всех моих юных дурачествах я всегда вовремя умел опомниться, бежал от опасностей, грозивших моей душе, и всегда имел перед глазами Бога, и мою честь, и последствия, опасные последствия».

На такие письма Вольфганг отвечает:

«Пусть Папа не волнуется: я всегда помню о Боге. Я признаю Его всемогущество, страшусь гнева Его, но я также вижу Его любовь и сострадание к тварям Его. Он никогда не оставит рабов своих. Все движется по воле Его. И потому я со всем согласен. И посему все хорошо. Я должен быть доволен и счастлив».

Сын даже огорчается, что горячо любимый отец мог подумать, то он забывает исповедоваться:

«Только об одном прошу Вас: не думать обо мне так дурно! Я охотно веселюсь, но будьте уверены: несмотря ни на что, я могу быть серьезен».

Эта поездка заканчивается трагично: заболевает и умирает мама Вольфганга, сопровождавшая его в путешествии. Моцарт со свойственным ему смирением перед Божиим Промыслом пишет:

«Так должно было случиться; Бог мог сохранить ее, но Он взял ее к себе, и нам остается только с покорностью предаться Его непостижимой воле!».

Моцарт и архиепископ Колоредо

Вольфганг возвращается в Зальцбург. До отъезда он состоял на службе у архиепископа Иеронима Колоредо, и, вернувшись, вновь поступает к нему на службу.

Архиепископ, мягко говоря, специфический владыка. Черствый, завистливый, грубый, жестокий, капризный, несправедливый… Каких только резких эпитетов не подбирают для него исследователи жизни и творчества Моцарта! Все сходятся в одном: служба при его дворе невыносима для Моцарта, он сам и его талант задыхаются в этой атмосфере. Невозможность проявить в полной мере свои творческие способности угнетают Моцарта. И только уважение и любовь к отцу, который постоянно уговаривает сына не оставлять службу, удерживают его какое-то время на этом месте.

Интересный факт: архиепископ не любил длинных месс. Моцарт так пишет об этом: «наша церковная музыка очень отлична от итальянской, особенно потому, что месса, вся целиком… — даже самая торжественная, когда служит князь-архиепископ, должна длиться не более трех четвертей часа. Необходимо специально упражняться, чтобы так писать».

Архиепископ жесток, но не глуп. Он прекрасно понимает, какой бриллиант находится в его владении. Это понимание сочетается у него с личной неприязнью к Моцарту, и выливается в целый список несправедливых ограничений для музыканта: нельзя выезжать из Зальцбурга, нельзя принимать заказы от других вельмож… Нельзя, нельзя, нельзя… Сам Моцарт называет Колоредо зонтиком, закрывающим его от мира.

Со временем становится все более очевидно, что свобода творчества для Моцарта важнее службы при дворе архиепископа. Но получить отставку, оказывается, тоже нельзя. Несколько раз Моцарт подает прошение, но архиепископ его игнорирует. Музыкант ведет себя нарочито дерзко – но и это не дает ему освобождения. В последний раз, пытаясь получить ответ на свое прошение об отставке, Моцарт получает поток брани и пинок от заведующего кухней архиепископа, графа Арко. От унижения и нервного потрясения Моцарт заболевает. После этого ничто не уже не может задержать Моцарта при дворе – ни перспектива бедности, ни уговоры отца, ни гнев бывшего начальника.

В 25 лет один из величайших музыкантов в истории покидает провинциальный Зальцбург с его самодуром-властителем, и уезжает в Вену.

Моцарт — масон

Уже через 3 года Моцарт вступает в одну из столичных масонских лож, а следом за ним – и отец. Конечно, это не разрыв с католичеством: в это время вполне допустимо быть и добрым католиком, и масоном, одно другому не мешает. Но тем не менее нужно признать: разрыв с архиепископом, человеком, который олицетворял собой и власть, и церковь, играет в этом событии не последнюю роль. Острое неприятие фальши, ограниченности и формализма, грубого и ничем не обоснованного попрания свободы человека, в том числе и свободы его творчества, приводят к тому, что ни Вольфганг, ни Леопольд Моцарты больше не боятся навлечь на себя осуждение католической церкви.

Но не только это приводит Вольфганга в масонскую ложу. Представим себе, молодой человек, вырвавшийся из мрачной и тоскливой провинции, только что скинувший с себя оковы мучительной службы, вдруг оказывается в одной из главных столиц Европы своего времени. Сколько всего интересного, яркого, разнообразного его окружает! А если юноша еще и обладает любопытством, открытостью всему новому и жаждой свободы? И масонство предоставляет ему возможность утолить эту жажду самым естественным для Амадея способом – через музыку. Один из исследователей его жизни и творчества, Альфред Эйнштейн, выразил так влияние масонства на творчество Моцарта: 

«Моцарт был страстным, убежденным масоном… Моцарт… не только оставил нам ряд значительных произведений, написанных специально для масонских обрядов и торжеств — самая мысль о масонстве пронизывает его творчество. Многие творения Моцарта, а вовсе не только «Волшебная флейта», являются произведениями масонскими, хотя непосвященные и не подозревают об этом… Для Моцарта католицизм и масонство были двумя концентрическими сферами, но масонство все же высшей, более широкой и всеобъемлющей. Масонство воплощало для него стремление к нравственному очищению, труд на благо человечества, примирение со смертью».

Итак, появляются сочинения для масонских лож. Так как у масонов на тот момент нет особой музыки, Моцарт может проявить здесь свою творческую свободу в полной мере. Его привлекают и вдохновляют не только религиозные и нравственные идеи масонов, но и их таинственная символика, и Моцарт трактует ее так, как этого требует его музыкальный дар. Так появляется особая масонская музыкальная символика, которую будут в дальнейшем изучать серьезные исследователи и творчества Моцарта, и масонства.

Свобода Моцарта

Вольфганг Амадей Моцарт прожил короткую, но насыщенную жизнь. Тяжести и невзгоды, которые выпали на его долю – бедность, унижения, болезни, смерти родителей и детей – он всегда переносил с неизменным доверием Божией воле, и также с искренностью и почти детской непосредственностью принимал и все успехи и радости жизни. Так, после успешной премьеры своей симфонии в Париже в 1778 году, он пишет: «Тотчас после симфонии я на радостях пошел в Пале-Рояль, купил вкусное мороженое, прочитал обещанную молитву — и пошел домой».

Еще один обет – более весомый на наш взгляд, но разве Бог оценивает человеческие поступки так же, как мы? – был связан со вступлением в брак. Вольфгангу пришлось столкнуться с множеством препятствий на пути к женитьбе на любимой женщине, Констанции Вебер. И отец не давал своего благословения на этот брак, и от возлюбленной он никак не мог добиться согласия, а между тем весь свет считал его уже женатым человеком. И Моцарт пообещал написать мессу, если его свадьба состоится. Моцарт женился на Констанции в августе 1782 года, и это была счастливая семья, в которой царили любовь и единомыслие несмотря на все невзгоды, легшие на плечи супругов. А через год состоялась премьера неоконченной (такой она и останется) обещанной мессы, которая получила название «Большой».

Нельзя упустить еще одной важной черты характера Моцарта, в которой он проявлялся как христианин – это его неизменная готовность прийти на помощь. Деньги у Вольфганга не задерживались. Сам находясь зачастую в бедственном положении, в долгах, он помогал деньгами многим знакомым – не только близким друзьям. Если денег не было, Вольфганг отдавал просителю свои золотые вещи, которые тот мог заложить или продать, и эти драгоценности никогда больше к нему не возвращались. Если же Моцарт не мог помочь материально, он всегда находил другой способ. Однажды в Зальцбурге его друг и сослуживец Михаэль Гайдн (брат знаменитого композитора), заболел и не мог вовремя исполнить заказ своего сурового патрона, архиепископа Колоредо. Тот поступил в своем стиле: перестал выдавать музыканту жалование. Узнав об этом, Моцарт сам написал необходимые произведения и отдал их другу.

Тем не менее когда Моцарт умер, никто из его друзей не взял на себя расходы на похороны. Итог описывает Мария Августовна Давыдова в биографии музыканта:

«… при скудных средствах Констанции, похороны были назначены самые бедные, третьего разряда… Отпевание тела Моцарта происходило 6 декабря в три часа дня в часовне при церкви св. Стефана; погода была дурная, шел снег и дождь, и немногие друзья…, шедшие за гробом под зонтиками, – разбрелись домой, убитая горем Констанция чуть не заболела, и ее отправили на некоторое время к знакомым; таким образом, никто не проводил праха Моцарта на кладбище и никто не присутствовал при его погребении; мало того, за недостатком средств не могли купить отдельного места для могилы, и тело Моцарта опущено было в общую яму, куда зарывались 10–15 гробов сразу, и которая возобновлялась каждые десять дней. Над ним даже не позаботились поставить крест, так как жена его предполагала, что крест будет поставлен от церкви; и когда Констанция, оправившись от потрясения, поспешила на кладбище, то она нашла там нового сторожа, не сумевшего показать ей место, где похоронен ее муж».

При всей напряженности внешних условий жизни они никогда не влияли на творчество Моцарта. Карл Барт назвал это явление «великой объективностью Моцарта»:

«Свой жизненный путь, который примерно с двадцати лет становился все мрачнее и тяжелее… он сумел пройти…, не погружаясь полностью в эту мрачность, но постоянно находя вокруг себя небольшие радости, светлые, веселые, иногда смешные переживания, скрашивавшие эту дорогу. Даже в свою последнюю ночь — ночь на 5 декабря 1791 года — он думал не только о «Реквиеме», но и о «Волшебной флейте», которая шла в театре в последние часы его жизни. Но ни «Реквием», ни «Волшебная флейта» не являются его исповедью, не выражают всего того, что было в нем. Субъективное никогда не приходило в его музыку. Он никогда не использовал музыку для того, чтобы рассказать о себе, своих чувствах, своем настроении. Я не знаю ни одного случая, когда характер его произведения можно было бы объяснить определенными событиями его жизни или состоянием, в которомон находился; в его сочинениях, в их последовательности нет никакой «биографической линии». Жизнь Моцарта служила его искусству, а не наоборот…».

Мы можем говорить о Моцарте как о чрезвычайно свободолюбивом и настойчивом в своем свободолюбии человеке. Однако вряд ли можем считать его легкомысленным, ведь своей свободой он распорядился так, как никому из нас и не могло присниться, подчинив всю свою жизнь уникальному служению: доверять Богу и творить как Моцарт.