Когда в нашей жизни наступают какие-либо трудности, кажущиеся нам непреодолимыми, то мы все равно стараемся осилить их. Если же этого сделать не получается, мы пытаемся хотя бы их осмыслить, понять, как себя вести при их появлении в нашей жизни. Вы удивитесь, но многие проблемы, неудачи или кризисы в жизни человека на самом деле либо преодолимы (конечно же, не без последствий), либо он может к ним привыкнуть. Да, на то, чтобы пройти некоторые из них, порой требуется много времени, средств или сил. И не все преодолимы полностью. Но есть кое-что, что стоит особняком. То, что, к сожалению, неотвратимо настанет в жизни каждого человека. Смерть.
То, что ждет каждого…
У меня уже была статья про неоязычество и ложность его «рекламного» образа. Сейчас же, увы, разные люди и по разным причинам стремятся участвовать в реконструкции древних языческих верований. Можно сказать, что такие движения имеют в себе элементы маргинальных, психических, субкультурных, а, порой, и политических девиаций. К сожалению, кроме кажущихся безобидными «фриков», порой там попадаются и вполне деструктивные персонажи, способные нанести реальный вред окружающим.
Для меня, как для православного человека, более всего печально, что некоторые люди, порой даже и не атеисты, а вполне верующие, соблазняются на их весьма красивые и привлекательные лозунги. Многие, поведясь на их заманчивую, но пустую в своей сути рекламу «веруй, как предки», уклоняются от Истины.
Итак, смерть в ее неотвратимости рано или поздно начинает волновать всех людей. Давайте же посмотрим, как на столь важную и болезненную тему смотрело славянское язычество. Какими традициями и обрядами пыталось осмыслить? Как представляло себе посмертие человека и т.д.
Взгляд со стороны
Для начала давайте обратимся к иностранным источникам. Одним из первых можно отметить сведения от Лукиана, софиста и сатирика Древней Греции, творившем свои произведения в форме диалога вымышленных персонажей. Так, в контексте описания истории Северного Причерноморья, особый интерес представляет его диалог «Токсарис, или дружба», в котором вымышленные персонажи – грек и скиф – размышляют о разных вопросах в свете представлений своих культур. Кстати, каждый из нас наверняка знает, как у нас распространена практика поминок, разных застолий, связанных с ними, разговоры об усопшем «либо хорошо, либо никак» и всем таком прочем. А теперь посмотрите, что пишет Лукиан:
«Мнесипп. [Значит], у вас есть обычай и хорошим людям после их смерти приносить жертвы, как богам?
Токсарис. Не только [это], но мы даже чтим их праздниками и торжественными собраниями <…> быть может, не худо [было бы], если бы и покойники были к нам благосклонны»[1]. К слову сказать, культ предков весьма характерен для любой формирующейся языческой религии. В том числе и для славян-язычников, что подтверждается современными археологами[2]. Кстати, интересный факт для размышления: вспомните, как порой выглядят наши кладбища, особенно после каких-то значимых дней. Я имею ввиду пакетики с едой, конфетами и, порой, выпивкой у надгробий. Ничего не напоминает?
Но вернемся к источникам. Вот, к примеру, интересные сведения об антах и склавинах[3] у Прокопия Кесарийского, византийского историка VI века. Так, приводя данные об их религиозных представлениях, он, среди прочего, отмечает: «когда смерть уже у них у ног, схвачены ли они болезнью или выступают на войну, они дают обет, если избегнут ее, сейчас же совершить богу жертву за свою жизнь; а избежав [смерти], жертвуют, что пообещали, и думают, что этой-то жертвой купили себе спасение»[4]. Возможно, именно эти представления, христианизированные позднее, вылились в практику строительства храмов на Руси после успешной битвы или победы над врагом в войне.
Интересную информацию также можно найти и у византийского императора Маврикия (539-602). В своем трактате о воинском искусстве «Стратегикон», он приводит факты о тех же склавинах и антах. А именно: о необычной преданности женщин своим избранникам, вплоть до самоубийства при кончине последнего: «Жены их целомудренны сверх всякой человеческой природы, так что многие из них кончину своих мужей почитают собственной смертью и добровольно удушают себя, не считая жизнью существование во вдовстве»[5].
По мнению же византийского историка Льва Диакона, жившего во второй половине X века, ритуальное самоубийство было распространено и у скифских воинов, не желавших попадать в плен к врагам: «они вплоть до нынешних времен никогда не сдаются врагам даже побежденные, — когда нет уже надежды на спасение, они пронзают себе мечами внутренности и таким образом сами себя убивают <…> убитые в сражении неприятелем, считают они, становятся после смерти и отлучения души от тела рабами его в подземном мире. Страшась такого служения, гнушаясь служить своим убийцам, они сами причиняют себе смерть»[6].
Есть интересные описания и в источниках восточного происхождения. Вот, к примеру, сведения от персидского географа и историка XI века, Гардизи. Он приводит необычные описания похорон женщин у славян: «если умирает у них женщина, то женщине [той?] режут лицо ножом. И когда сжигают покойника, на другой день приходят на это место, собирают его пепел, кладут его в мешок и оставляют на вершине холма. Когда минует год после смерти [покойника], готовят много меда, собирается вся семья покойника на этом холме, пьют мед и поминают его»[7]. Как видно, эти описания также подтверждают практику почитания умерших и особых ритуальных трапез в их поминание после смерти. Практика сжигания умерших также упоминается и у более раннего автора, арабского географа X века, Ибн Русте. Он дает более детальные описания похоронных практик, принятых у славян-язычников и отражающих некоторые особенности их верований: «когда кто-то из них умирает, его сжигают на огне, а их женщины, если кто-то умер, ранят себе ножом руки и лицо. На другой день после сожжения этого умершего они идут к нему, берут пепел с этого места, кладут его в сосуд глиняный и ставят на холм. Когда проходит год <…> едят там и пьют, затем удаляются. Если умерший имел три жены, и одна из них утверждает, что была его любимой, то она устанавливает около своего умершего [мужа] два деревянных столба, укрепляет их в земле, затем кладет на их вершины другой [столб], подвешивает в центре веревку, один конец которой привязывает к своей шее, и становится на подставку. Когда она сделала это, то подставку выбивают из-под нее, и она остается повешенной, пока не задохнется и не умрет. Когда же умрет, то ее бросают в огонь и сжигают. Все они — почитатели огня»[8]. Похожие сведения, хоть и менее подробные, имеются и в анонимном персидском труде «Пределы мира от востока к западу», возможно, переведённого с арабского языка: «Мертвого сжигают. Если у них умирает человек, то его жена, если любит его, убивает себя <…> Все они огнепоклонники»[9].
Вот еще один источник, подтверждающий сведения об особо сакральном отношении к огню у славян, правда с добавлением необычной подробности – о женитьбе после смерти. Такие необычные данные находятся у Ал-Мас‘уди, араба, путешественника и литератора, жившего в начале X века: «они сжигают своих умерших, свой скот, утварь и наряд. Если умрет мужчина, сжигается вместе с ним его жена, а она — живая. А если умрет женщина, мужчину не сжигают. Если умрет неженатый, [то его] женят после смерти. Женщины хотят сожжения себе, чтобы войти в рай, по их мнению.»[10]
Если мы постараемся тезисно изложить суть танатологических устремлений или чаяний славян-язычников, из представленных выше цитат от зарубежных наблюдателей, то у нас получится примерно следующее:
— стремление «задобрить» покойников, или с помощью них «договорится» с потусторонним миром;
— жертвы божествам за спасение от смерти;
— сжигание умершего;
— ритуальное убийство или самоубийство жен, если умирает мужчина;
— обильные и массовые ритуальные трапезы в память об умершем;
«Куда же ты уходишь, дух мой?»
Вообще стоит отметить, что подобные представления явно выражают общие для индоевропейской языческой культуры мысли о смерти, как о форме перехода в «иной мир» и особом пути этого перехода, оформленном различными обрядами, порой весьма кровавыми. Также здесь прослеживаются такие элементы календарной обрядности, как заклятия благополучия, в значительной мере зависящие от благодетельного воздействия предков на все, что окружает людей. К слову, стоит отметить, что древнеиндоевропейское представление о жизни и смерти как извечном кругообороте перевоплощений серьезного развития у славян не получило. Улавливаются лишь отголоски и рудименты этих воззрений: «По их верованиям, согласным с верованиями других индоевропейских народов, душа еще в течение жизни человека может временно расставаться с телом и потом снова возвращаться в него <…> тело есть как бы жилище живого духа, та временная оболочка, в которую он заключается при рождении дитяти и которую покидает при кончине человека»[11].
Стоит, кстати, отметить, что четкого представления о душе у славянских народов не было. Чаще говорится именно о духе, представления о такой составляющей человека как «душа», весьма скудны. Благодаря двоеверию, подобные воззрения сохранились глубоко в представлениях малограмотного крестьянского народа вплоть до XIX века. Вот какие сведения были собраны в Вязниковском уезде в начале прошлого века и записаны исследователем: «у одного из стариков глухой деревушки Таковец <…> я однажды спросил, какое он имеет представление о душе человека, и получил от него следующий ответ: «Души у человека, собственно, нет. „Душа» — только бабье деревенское название <…> есть только дух. После смерти человека дух от него уходит <…> У скотины такой же дух, только некрещеной»[12]. Языческому сознанию всегда проще человека сравнить с животным, что, как мы видим, сохранилось глубоко в народе, несмотря на многовековое крещение Руси: «о широком распространении такого мнения в прежнее время я убеждался во многих местах при исследовании похоронных обрядов над павшими животными»[13]. Показательна в этом смысле и русская поговорка: «Не бей собаки, и она была человеком»[14].
Мотивы воплощения после смерти в растения, животных, птиц и насекомых, деревья, огоньки на местах захоронений в сказках, легендах, эпических песнях и балладах,[15] — известны, идея же превращения людей в более совершенные формы себе подобных в мировоззрении древних славян, по-видимому, в последовательно выдержанной форме уже не сохранялась. Представление о возможности возвращения к земной жизни в более совершенном облике у славян нашло отражение преимущественно в волшебных сказках: проявляется оно в мотивах путешествия в «иное царство», мотивах о мертвой и живой воде, молодильных яблоках, перековывания старых на молодых, кипящих котлов, откуда герой выскакивает юным красавцем и т.п.
Стоит отметить, что по причине отсутствия развитой письменности у славян-язычников, представления о смерти у них сохранялись, передавались и выражались в различных фольклорных образах и приметах, сохранившихся до наших дней. Приведу лишь один пример, но вам точно известный. Наверняка вы знаете традицию занавешивания или закрывания отражающих поверхностей в месте, где умер человек. Вот, как писал о этом еще в XIX веке надворный советник А.Н. Афанасьев, исследователь духовной культуры славянских народов, историк и литературовед: «Слово «тень» употребляется и в смысле привидения, и в смысле того темного изображения, которое отбрасывается телами и предметами, заслоняющими собою свет. Отсюда возникли приметы и поверья, связующие идею смерти с тенью человека и отражением ее образа в зеркале»[16]. По сути своей – это просто отголосок языческой реакции на страх перед духами и мертвецами-привидениями.
Но вернемся же к вопросу понимания славянами вопроса умирания, а именно какое у них было мнение о посмертной участи человека? У них имелось представление, что со смертью существование не кончается, а приобретает иные, никому из смертных не известные формы. Представление об этом отчетливо отразилось в причитаниях. Образ «иного живленьица» принадлежал к устойчивым формулам похоронной причети:
«…Улетела моя белая лебедушка на иное безвестное живленьице!»[17]
Представление о неведомой стране, в которую ведет долгий, далекий и трудный путь, — характернейший мотив сюжета о загробных странствиях. Отражения его содержат разные жанры фольклора в различных интерпретациях. Пожалуй, в наиболее ясной и безыскусной форме выражен он в духовных стихах:
«…На путь бо иду долгий, …
И во страну иду чужую,
И деже не нем, что срящет мя…»[18].
Правда стоит отметить, что подобные воззрения развились у восточных славян со второй половины первого тысячелетия нашей эры[19]. Но нужно уточнить, что у наших предков, как и у многих народов, не было отчетливого, ясного и единообразного представления относительно места расположения потустороннего мира и путях на «тот свет». Из разрозненных и сбивчивых воззрений, которые возможно обнаружить, можно выделить элементы, присущие кругу представлений о «том мире».
Располагается он или под землей, или над небосводом, а также за горизонтом, за необъятными водными просторами и неприступной высоты горами. Путь туда идет сквозь воздушное пространство, непроходимый (зачарованный) лес, через пещеры, пропасти, овраги, глубокие расщелины в земле, непроходимые болота; через моря, озера, реки, как бурные, быстротекущие, так и стоячие и даже огненные.
Характерно, что при достижении «иного мира» преодолевается комплекс этих препятствий весь или частично, в различных вариациях, независимо от расположения его под землей, над небесами или под водой.
Обращает на себя внимание такое обстоятельство: наряду с представлениями о подземном царстве предков у славян, южных в особенности, в воззрениях на «иной мир» существенное место занимает космическая идея. Характерно, что с наибольшей отчетливостью отображена она в архаических жанрах фольклора — причитаниях, эпических песнях, волшебных сказках.
При рассмотрении языческих воззрений славян на смерть первостепенный интерес имеют представления, связанные со звездами, луной и солнцем. Как и для многих других, и не только европейских народов, для славян характерно было представление о влиянии звезд на людские судьбы. В общих чертах оно сводится к следующему. Со звездами связано жизненное начало человека. У каждого — своя звезда. С рождением она появляется на небосводе. Со смертью же происходит падение ее, либо туда уходит дух умершего (что в значительной мере определяется его действиями на земле, в последний период жизни в особенности), который через некоторое время в ином облике может снова вернуться на землю. Взаимозависимость представлений о смерти и звездах образно выражена в севернорусской причети:
«…Как звезда стерялась поднебесная,
Улетела моя белая лебедушка
На иное безвестное живленьице!»[20].
Славянское язычество было отнюдь не первопроходцем в подобных представлениях, ведь свидетельства общих индоевропейских корней мотива связей людских судеб со звездами находятся и в древнеиндийском эпосе. Примером может служить превращение в звезду отсеченной головы Праджапати[21]. По сути, это азы астрологии, столь доступной сегодня.
В конце хотелось бы определить, каким был пик развития танатологических представлений славян-язычников? Он хорошо прослеживается на примере найденного в 1848 г. в реке Збруч четырехгранного двухметрового каменного идола, состоящего из трех горизонтальных ярусов, каждый из которых символизирует один из «миров».
Верхний ярус, обозначающий «небесный мир», состоит из четырех граней, на каждой из которых есть изображение четырех разных антропоморфных божеств. Два из них обозначены женскими символами. Одна из богинь держит в руке рог изобилия, другая – небольшое кольцо. Третье божество обозначается в композиции памятки изображением коня и оружия, что указывает на мужской пол и воинственный характер данного мифологического существа. Наконец, четвертое антропоморфное изображение верхнего яруса Збручского идола не отмечено никакими символами. Средний ярус скульптуры отмечен фигурами четырех антропоморфных сверхъестественных существ – двух мужских божеств и двух женских. Три грани нижнего яруса Збручского идола занимают изображения антропоморфного божества, которое, согласно композиции древней памятки искусства, поддерживает собой верхние ярусы. Четвертая грань не имеет никаких изображений.
Таким образом, Збручский идол сконцентрировал в себе пространственное мировоззрение наших предков дохристианской и раннехристианской эпох и представлял собой аналог общеиндоевропейского мирового дерева. В структурной композиции данного древнего артефакта нашло отражение языческое представление восточных славян о вечности существования человеческой души, которая якобы могла путешествовать по разным уровням мироздания.
Так из какой же чаши пить?
После принятия христианства на Руси языческие верования, связанные с небесным миром мертвых, наложились на традиционные христианские каноны. В результате образовались смешанные народные представления о мире мертвых, нашедшие свое отражение в оформлении раннехристианских храмов, в древнерусской литературе домонгольской эпохи, ну и, конечно же, в различных обычаях и традициях, сохранившихся до наших дней.
Конечно, может найтись кто-либо, кто начнет защищать все те воззрения, что практиковались у наших предков, славян-язычников. Давайте представим две чаши. Первая будет наполнена обычаями ритуального самоубийства вдовы, обильными и шумными тризнами, сжиганием тела усопшего, представлением о том, что он, из-за влияния звезд, может переродиться в какое-то животное или дух или будет долго искать себе пристанище. Вторая – учением о воскресении из мертвых и будущем Царстве, о том, что вся жизнь человека влияет на его посмертную участь. О том, наконец, что наш Бог есть Любовь, что Он нам подарил Себя, чтобы могли излечиться от смерти. Лично мне более привлекательна вторая. А вам?
Литература
- Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. В 5 т. Т. 1. Античные Источники / Под ред. Т.Н. Джаксон, И.Г. Коноваловой и А.В. Подосинова. Составитель А.В. Подосинов. – М: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2009. – 352 с.
- Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. В 5 т. Т. 2. Византийские Источники / Под ред. Т.Н. Джаксон, И.Г. Коноваловой и А.В. Подосинова. Составитель М.В. Бибиков. – М: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2010. – 384 с.
- Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. В 5 т. Т. 3. Восточные источники / Под ред. Т.Н. Джаксон, И.Г. Коноваловой и А.В. Подосинова. Сост. части I – Т.М. Калинина, И.Г. Коновалова; части II – В.Я. Петрухин. – М: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2009. – 264 с.
- Мансикка В.Й. Труды по религии восточных славян / В.Й. Мансикка. – М: Форум: Неолит, 2016. – 688 с.
- Велецкая Н.Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов / Н.Н. Велецкая. – М: Наука, 1978. – 362 с.
- Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований, в связи с мифическими сказаниями других родственных народов. В 3 т. Т.3 / А.Н. Афанасьев. — М: Тип. Грачева и Комп., 1869. — 851 с.
- Завойко Г.К Верования, обряды и обычаи великороссов Владимирской губернии / Г.К Завойко // Этнографическое обозрение. — 1914. — № 3-4. — С. 81 – 178.
- Даль И.В. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. Т 4 / И.В. Даль – 2-е изд., испр. – СПб.-М: Тип. М.О. Вольфа, 1882. — 712 с.
- Барсов Е.В. Причитанья Северного края, собранные Е. В. Барсовым: в 3 ч. Ч. 1: Плачи похоронные, надгробные и надмогильные / Е.В Барсов. – М: Тип. «Современ. Изв», 1872. – 327 с.
- Калеки перехожие. Сборник стихов и исследование П. Бессонова. В 6 вып. Вып. 6: Стихи: Былевые, Библейские, Старшие и Младшие . — М: В тип. лазар. ин-т. вост. языков, 1864. – 328 с.
- Невелева С.Л. Мифология древнеиндийского эпоса / С.Л. Невелева. – М: Наука, 1975. – 118 с.
- Козлов. М.Н. Эволюция языческих представлений восточных славян о загробном мире / М.Н. Козлов // Гуманитарно-педагогическое образование. – 2017. — Т. 3 — № 4. — С. 95-154.
[1] Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Античные источники. Т. 1. М, 2009. С. 164-165.
[2] Козлов. М.Н. Эволюция языческих представлений восточных славян о загробном мире // Гуманитарно-педагогическое образование. 2017. № 4. С. 96.
[3] Анты – вероятно древние западно-балтийские народы, позже ассимилировавшиеся со славянами, склавины – общее название славянских народов у историков средневековья
[4] Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Византийские Источники. Т. 2. М, 2010. С. 72-73
[5] Там же. С. 96.
[6] Там же. С. 209.
[7] Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Восточные источники. Т. 3. М, 2009. С. 57.
[8] Там же. С. 45.
[9] Там же. С. 54.
[10] Там же. С. 113.
[11] Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований, в связи с мифическими сказаниями других родственных народов. Т. 3. М, 1869. С. 196
[12] Завойко Г.К Верования, обряды и обычаи великороссов Владимирской губернии // Этнографическое обозрение. 1914. № 3-4. С. 87
[13] Там же.
[14] Даль И.В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 4. СПб.-М, 1882, с. 251.
[15] Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований, в связи с мифическими сказаниями других родственных народов. Т. 3. М, 1869. С. 197.
[16] Там же. С. 213.
[17] Барсов Е.В. Причитанья Северного края, собранные Е. В. Барсовым. Ч. 1: Плачи похоронные, надгробные и надмогильные. М., 1872. С. 116.
[18] Калеки перехожие. Сборник стихов и исследование П. Бессонова. Вып. 6. М, 1864. С. 63
[19] Козлов М.Н. Эволюция языческих представлений восточных славян о загробном мире // Гуманитарно-педагогическое образование. 2017. № 4. С. 96.
[20] Барсов Е.В. Причитанья Северного края, собранные Е. В. Барсовым. Ч. 1: Плачи похоронные, надгробные и надмогильные. М., 1872. С. 116
[21] Невелева С. Л. Мифология древнеиндийского эпоса. М.,1975, с. 68
Отправляя сообщение, Вы разрешаете сбор и обработку персональных данных. Политика конфиденциальности.