Три пути: брак, монашество или безбрачие. Философский аспект

«В настоящее время институт брака поступательно разлагается. Падение нравов, отрицание традиционной системы ценностей сказывается на авторитете супружеских и семейных уз. Западное общество переживает глубочайший духовный кризис», – так не очень оптимистично начал свою книгу «Брак умер, да здравствует брак!» известный швейцарский психиатр Адольф Гюггенбюль-Крейг.

«Жили они долго и счастливо и умерли в один день», – сценарий семейной жизни, который теперь подлежит коренному пересмотру. Изменился мир и та социальная среда, в которой мы живем.  В тренде осознанность, стремление к самоактуализации и саморазвитию. Пересмотр ролей в паре разрывает шаблон о том, что функции женщины в системе социальных ценностей сводятся лишь к kinder, küche, kirche (знаменитые «три К» Бисмарка).

Примитивное определение смысла брака вплоть до недавнего времени сводилось к трем главным аспектам:

– выживание (мужчина – добытчик, женщина – хранит очаг);

– преемственность традиций предков и дань их памяти;

– продолжение рода.

Стремление к саморазвитию ставит вопрос о том, для чего вообще нужен брак, ведь раньше действовала четкая схема распределения социальных ролей мужчины и женщины как двух половин с диаметрально противоположным набором качеств, которые должны составлять единое целое.

Мужчина – добытчик и глава семьи, смелый, активный, решительный, мужественный; женщина – пассивна, гибка, милосердна, женственна. Фактически провозглашалась мысль о нахождения полноты своей собственной личности в другом человеке. 

Зачем брак самодостаточному человеку сегодня, если он и так включает в себя весь космос? Мужчина теперь может быть ранимым и сидеть в декрете, а женщина способна занимать руководящие должности и быть мужественной.

Второй интересный вопрос, который предоставляет эпоха: зачем нам некоторые конструкции из христианской системы ценностей, например, монашество? Зачем уходить из мира, отрекаться от всего, если можно прожить жизнь в безбрачии, уединенно и одиноко и без лишних жертв? Многие социологи и психологи говорят о феномене «одиночества в толпе», кто-то называет его вирусом мегаполисов – когда человек окружен большим количеством людей, но внутренне остается одиноким, а его жизнь скрыта от посторонних глаз личными границами.

Так ли нужен нам другой человек? И если да, то для чего? Какой путь выбрать тогда: брак, монашество, просто безбрачие? Правда ли, что монашество – это вершина духовной жизни для тех, кто хочет максимально приблизиться к Богу, и в чем смысл такого отречения и изоляции от внешнего мира? Попробуем разобраться.

Два лика одной и той же Церкви

Кажется, что брак и монашество противоположны друг другу. Первое – возможность разделить жизнь с кем-то; разделить радость, преумножив ее; разделить боль, облегчив ношу на плечах любимого. Другое – просто уединение и одиночество, закрытость, побег ото всех. Но это не совсем так.

В случае с браком сразу бросается в глаза единство, открытость навстречу друг другу. Это некий союз людей, призванных воплотить любовь в жизнь.

«Любить другого, возможно, это самое трудное на свете, вся остальная работа в нашей жизни – лишь приготовление к этому», – сказал поэт Райнер Мария Рильке.

Любовная связь действительно позволяет нам увидеть проблески того золота, что скрывается в каждом из нас. Но, пытаясь превратить отношения в товар, придать им магическое очарование, которое позволит нам почувствовать себя лучше, мы тем самым извращаем и разрушаем их.

Связь существа-с-существом являет собой чистое золото, которое таится в глубине нашей природы, нам открываются такие качества, как красота, наслаждение, восхищение, глубокая страсть и доброта, щедрость, нежность и радость. Однако это раскрытие навстречу другому также выносит на поверхность все наши шаблоны обусловленности и все препятствия, из-за которых наша связь может оборваться; наши самые глубокие раны, наше цепляние и отчаяние, наши худшие страхи ,недоверие и наши самые грубые эмоциональные триггеры. И тогда по мере развития отношений мы начинаем обнаруживать, что у нас нет полного доступа к этой золотой жиле нашей пробужденной природы, она остается скрытой в сердцевине наших обусловленных шаблонов восприятия и поведения и мы начинаем выпадать из блаженства. (Джон Уэлвуд, американский психотерапевт ,интервью)

Брак похож на тесный закрытый мешочек с камнями, где камни – это мы сами. Острые углы должны обоюдно обтесаться, и здесь есть место подвигу, преодолению себя, бескровному мученичеству. Христианский брак – это место рождения нового человека, призванного побороть свою узость, плотяность, греховность. Это возможность вырасти относительно себя и научиться той любви, о которой апостол Павел в I послании к коринфянам сложит свой бессмертный гимн. Поэтому так часто в Писании мы видим метафоры брачного пира как единения, брак называют малой церковью.

Такое же бескровное мученичество мы найдем и в монашеском пути.

Монашество есть жизнь внутренняя и сокровенная. Монах уходит не от мира как творения Божия, но от падшего, греховного мира, погрязшего в пороках. Уходит не из ненависти к миру, не из гнушения миром, но из любви, потому что вне мира может накопить в себе тот духовный потенциал, который потом реализует в служении людям. (Митрополит Илларион Алфеев, книга «Во что верят православные христиане»)

Даже отшельники не бывают одинокими в полном смысле этого слова. Они живут в изоляции от мира людей, но не от Бога. Традиции аскезы предполагают разрыв связи с миром как обязательное условие слышания Бога. «Я отрезаю себя от культуры и людей и связываю себя с более высшим катализатором, для того, чтобы взглянуть вглубь себя. И отрезаю сознательно, стираю внешний шум». Это тоже своего рода открытость, но открытость ТРАНСЦЕНДЕНТНОМУ; в браке же эта открытость направлена навстречу тому, с кем ты читал брачные клятвы.

В традиции исихастов мы можем видеть уход в глубины человеческого существа, внутрь себя с тем, чтобы видеть свою грязь, грехи, несовершенства, внутреннее зло и раздробленность; увидеть то, что отделяет от Бога.

Это та же самая грязь, которую видит связавший себя узами брака. Только он видит ее при взаимодействии с супругой/супругом. Монах – при соприкосновении с Богом.

Отец Георгий Флоровский иронично заметил, что монашество появляется в момент, когда церковь из гонимой превращается в торжествующую. С концом гонений в лоно церкви вливаются люди, которые уже уверовали во Христа, но не готовы были войти в нее раньше, потому что тогда она еще не перестала быть путем на Голгофу, а сейчас – стала новым образом жизни и мировоззрением огромного количества людей на осколках Римской империи. Когда прекратилось мученичество, началось монашество: люди героического духа не могли примириться с «разжиженным, ослабленным христианством» и стали уходить – не от мира, а для того, чтобы бороться со злом в себе самих. Люди стояли перед Богом, уходили в глубины себя, в столпы, пещеры, пустыни, монастыри. И их внутреннее перерождение было связано с другой важной встречей – личность-Личность. Их тесный мешок, так же, как и в браке, предусматривал борьбу со своим ветхим человеком, но вторым по отношению к ним был Сам Господь.

Монах обязуется к совершенной, непоколебимой устойчивости, в брачной жизни это называется супружеская верность. Монах обязуется научиться слушать всем существом голос, звучащий рядом. В браке оба супруга призваны так друг другу внимать, так быть друг к другу обращенными, так совершенно забывать себя самих, чтобы вслушиваться друг в друга, слышать и невысказанное слово, воспринимать самую рябь, которая проходит по душе другого человека. Это послушание самое истинное, потому что в нем – тот отказ от себя самого, о котором говорит Христос: Если вы хотите следовать за Мной, если хотите быть моими учениками, отрекитесь от себя, то есть отвернитесь от себя, оторвите от самих себя взор, внимание, и обратите на Меня, Живого Бога, и на ближнего своего. Он – образ Мой, икона (Митрополит Сурожский Антоний, беседа о монашестве)

Призвание к любви

В Эдемском саду мы видим первую пару. Из ребра первого человека Бог создаёт Адаму помощницу, призванную разделить с ним жизнь. Еврейское слово «цела», которое переведено как ребро, означает также и половину, сторону. Две половины одного целого. Но какая же эта цельность тогда? Не цельны ли Адам и Ева поодиночке? Мог ли Господь сотворить что-то недостаточно совершенное, нечто бракованное, находящее свой смысл лишь в другой личности?

Если мы скажем: да, Адам не целен, а обретает цельность в другом, то вынуждены будем признать, что и Христу подобало бы иметь вторую половину из-за некого заложенного несовершенства человеческой природы. Но именно образ Христа, образ цельной Личности, совершенного человека – тот идеал, к которому стремились монахи.

Монашество по своему замыслу является подражанием образу жизни Христа. Евангельский Христос открывается нам как идеал совершенного монаха.

Монашество становится для человека источником раскрытия его внутреннего потенциала. У монаха есть возможность сосредоточиться на самом главном и если он ориентирует свою жизнь на это главное — на то, что является «единым на потребу», то есть на Самого Бога, его приобретения могут быть очень велики. Он может познать Бога или, как говорил старец Софроний Сахаров, цитируя слова апостола Иоанна Богослова, «увидеть Бога, как Он есть», и достичь святости. Конечно, путь к святости открыт для каждого человека вне зависимости от того, монах он или мирянин.

Но монашество создает для спасения особые условия. На пути монахов лежат другие препятствия — те искушения, которые не знакомы людям, живущим в миру. Это особая борьба, особый подвиг. (Митрополит Илларион Алфеев, книга «Во что верят православные христиане»)

Вернёмся к вопросу о совершенстве. Бог создал Адама. Адам совершенен в рамках тварного мира, он микрокосмос, в нем все, вся вселенная, но он одинок. Он не некая несамостоятельная копия, которой нужно дополнение извне, в нем не заложена неполноценность в плане отсутствия чего-то, но Бог создаёт Еву. Зачем?

 

Дело в том, что потенциал возможностей человека открывается только в любви! Для этого нужен второй. Вторая личность, которая будет служить катализатором внутренних процессов и одновременно тем объектом, к которому будет устремлено сердце; тем, на кого будет направлена любовь, и кто будет дарить ее в ответ.

И вот нам надо помнить, что единственный способ возродить человека, единственный способ дать человеку возможность раскрыться в полноте — это его любить; любить не за его добродетели, а несмотря на то, что он несовершенен, любить просто потому, что он человек, и потому, что человек так велик и так прекрасен сам по себе. В это мы можем верить всегда. Мы не всегда можем это видеть, только глаза любви могут нам позволить прозреть это. На человека можно смотреть безразличным взором — и тогда мы ничего не видим, мы замечаем только внешние проявления, черты лица, расцениваем человека так же, как мы расцениваем все прочее: собаку, лошадь или предмет, который мы хотим купить. Нам надо учиться видеть человека таким, какой он есть в самой своей глубине, в самой своей сущности, и соответственно к нему относиться. Так относится к нам Бог. Бог нас любит не потому, что мы хороши, Бог к нам милостив не потому, что мы заслуживаем милость или любовь: Он нас просто любит. Если мы способны быть благодарными за то, что нас кто-то — Бог или человек — может полюбить без всякого основания, просто потому, что его сердце через край переливается к нам, мы можем стать другими людьми. И в браке это так важно; так важна эта вера в человека и эта способность помнить, что только любовью можно из него сделать — нет, не из него — можно ему помочь стать всем, чем он только может быть, каким его задумал Бог, можно раскрыть всю его красоту. (Митрополит Антоний Сурожский, беседа о семье  браке).

Итак, повторимся, Адам был сотворён цельным, вся сложная природа его была в гармонии. И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою. (Быт. 2:7)

Дыхание жизни… Связь с Богом – как дыхание жизни. И он, Адам, рвет эту связь. Ему не нужен Бог, он не верит Ему. Он верит себе, становится смертным, его природа повреждается. И все то, что в нем работало слаженно, восстаёт против него самого. Везде – рассинхрон, борьба: разум борется с сердцем, воля искривляется во зло. Тысяча инстинктов и стремлений, духовное, душевное, материальное работают в нем теперь хаотично.

Без Бога человек распадается на тысячи враждующих сил, повреждение прорастает в него настолько, что в глубине души будут постоянно бороться тяга к греху и жажда света, чистоты.

И с этой раздробленностью и монах, и женатый человек будут вынуждены разбираться при условии того, что захотят вести духовную жизнь для того, чтобы максимально приблизиться к Богу.

Но как часто мы бежим и от человека, и от Бога, когда видим свое истинное отражение в них.

Побег из отношений, едва в них возникли трудности, плох тем, что в этот момент мы также отворачивается от самих себя и от наших возможных прорывов. Когда мы убегаем от раненых частей в нас самих, потому что не верим, что можем выдержать контакт с ними, мы практикуем разновидность самоотрицания и самозабвения.

И тогда наше чувствующее тело становится заброшенным домом с привидениями. Чем больше мы убегаем от темных мест в самих себе, тем сильнее они нагнаиваются в темноте, и тем больше привидений собирается в нашем брошенном доме.

И, как следствие, мы пугаемся ещё больше и все меньше хотим обращать на них внимание. Это порочный круг – мы боимся самих себя и становимся все более отрезанными от каких-то своих частей.

Одно из самых пугающих состояний, с которым мы можем столкнуться в отношениях — это глубинное ощущение нелюбви, когда мы не верим, что нас можно действительно любить такими, какие мы есть, когда мы чувствуем себя слишком несовершенными и не осознаем своей подлинной ценности.

Это одна из самых базовых ран нашего сердца — чувство, что мы отделены от нашей подлинной природы, нашего глубинного совершенства. И обычно мы готовы сделать все возможное, чтобы не сталкиваться с этим чувством, чтобы нейтрализовать его, ликвидировать и никогда больше не испытывать эту боль. (Джон Уэлвуд, американский психотерапевт, интервью)

Но именно Господь – и только Он – может дать сил пройти через такую боль и не сломаться.

Другой — зеркало моего реального Я

Ребенок, рождаясь в мир, еще не обладает самосознанием. Он не отделяет себя от матери, от внешнего мира, он ПОСТЕПЕННО учится УЗНАВАТЬ ЧЕРЕЗ ДРУГОГО СЕБЯ САМОГО. Наличие второго человека, личности, близкого, принимающего, очень важна ребенку для того, чтобы увидеть границу и понять: вот здесь начинаюсь НЕ-Я. Внешние явления, с которыми он столкнется, будут работать катализатором внутренних открытий и роста. Он будет зеркалить поведение и образ жизни родителей.

Похожее зеркало можно увидеть и в браке.  Но семейная жизнь – не только путь к себе настоящему, каким порой видеть себя неприятно, это путь навстречу другому, которого я сам узнаю глубже. Христианский брак – это путь к цельности, к преодолению состояния падшего Адама, к целомудрию.

Целомудрие – состояние того, кто достиг такой цельности духовной, такой мудрости внутренней, которая не дает ему отклониться от Бога, отклониться от чистоты, отклониться от всего человеческого величия, то есть служения в себе самом образу Божьему. Целомудрие начинается в момент, когда, обнищав сам, я смотрю на своего ближнего с благоговением: он – Божий образ, он – икона, он- для меня святыня. Не он призван мне служить, а мне дано Богом видеть в нем икону и образ, и послужить становлению этого человека: становлению его из состояния образа в состояние живого, действующего, победного подобия. Целомудрие, цельность духовная означает новое отношение с Богом, новые отношения с окружающими людьми и с окружающим миром. В отношениях с Богом это означает конец разделенности, по отношению к себе это значит то дерзание, которое нам позволяет жить не поверхностно, не слегка, а жить вдумчиво, глубоко, жить всей – порой страшной и всегда опасной – глубиной своей жизни и своей души. По отношению к людям это значит жить глубинно, встречать людей не только поверхностно, и не сводить все отношение к себе самому, а жить так, чтобы прозревать глубины людей, говорить этим глубинам слово жизни, охранять эти глубины от соблазна, от зла, от разрушения. (Митрополит Сурожский Антоний, беседа о монашестве)

Безбрачие

Есть ещё один путь, кроме монашества и брака. Безбрачие. Сейчас, конечно, мы можем встретить его исключительно в священнической среде как целибат.

Безбрачие – путь сохранения девственности, чистоты, холостая или незамужняя жизнь. Но жизнь не для себя и в себе исключительно, ради наслаждения или избегания ответственности, нежелания быть с другим человеком или желания отгородиться от мира из-за страхов и комплексов. Это взрослое и взвешенное решение. В безбрачии также важны другие люди, служение им: детям, старикам, инвалидам, больным. Через них безбрачие может освящаться.

Служение – это не хобби, не праздное времяпрепровождение. Оно требует большой работы и жертвенности. Однако в любви жертвовать нетрудно и только любовь к другому, к другой личности пробуждает лучшее в тебе самом. Достаточно вспомнить жизнь Матроны Московской, чтобы понять, что это реально.

Вместо заключения

В первом послании коринфянам, глава 7, стих 7, апостол Павел пишет: «Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я; но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе.»

И брак, и монашество, и безбрачие – дарование. Это разные пути, но пути к Единому Богу через тернии испытаний и преодоление себя, своей раздробленности, падшести.

Человек, имеющий привычку ставить свои интересы хотя бы наравне с интересами близкого или выше своих, сможет прислушиваться и к Богу – у него останется такой очень важный навык. Возможно, поэтому любовь к ближнему и любовь к Богу взаимосвязаны и одно не существует без другого.

Бог на нас смотрит, видит возможность красоты, которая в нас есть, видит в нас то, чем мы можем быть, и ради того, что Он видит, Он нас принимает. И потому, что мы любимы, потому, что с нами случилось это чудо: что кто-то в нас увидел не дурное, а прекрасное, не злое, а доброе, не уродливое, а чудесное — мы можем начать расти, расти из изумления перед этой любовью, расти из изумления перед тем, что этой любовью нам показана наша собственная красота, о которой мы не подозревали… (Митрополит Антоний Сурожский, беседа о семье  браке)

Чтобы полюбить Бога, сначала нужно полюбить человека напротив. Чтобы полюбить и Бога, и человека, нужно вырасти в свою полную меру и это возрастание возможно лишь при глубоком соприкосновении личность-личность/Личность (Личность с большой буквы, если мы имеем в виду самого Бога) и никак иначе.

Литература

1)Джон Уэлвуд, американский психотерапевт ,интервью

2)Митрополит Илларион Алфеев, книга «Во что верят православные христиане»

3)Митрополит Сурожский Антоний, беседа о монашестве

4)Митрополит Антоний Сурожский, беседа о семье  браке