В православном сообществе в последнее (относительно) время с некоторой периодичностью вспыхивают споры о церковнославянском языке –– и небезосновательно. Нельзя отрицать, что церковнославянский мало кому по-настоящему понятен, и с этим нужно что-то делать, потому что мы приходим в храм, чтобы быть полноправными участниками службы, а не просто восхищаться красотой богослужения, да и молитва –– это живое общение с Богом, а не магический ритуал. С другой стороны, перевод богослужения на понятный всем русский вызывает много вопросов, сомнений, а зачастую и вовсе агрессии, потому что церковнославянский «дан нам Богом», «был всегда», «самый красивый и святой язык» и т.д. Как филолог, профессионально и не один год изучавший историю русского языка на филфаке МГУ (разговорного и литературного, а им до определенного момента являлся как раз церковнославянский), я не смогла пройти мимо этих споров и предлагаю вам совершить небольшое путешествие «по волнам языковой памяти», чтобы проследить судьбу церковнославянского от момента его создания и до сегодняшнего дня, а потом уже делать выводы о том, насколько он вечен, незыблем и неизменен.

попробуйте прочитать )))

Начнем наш экскурс с далекой середины первого тысячелетия нашей эры, когда один большой праславянский язык (предок всех современных славянских языков) не выдержал массового расселения славянских народов по новым землям и увеличения дистанции между племенами и распался на три группы в соответствии с новыми ареалами обитания древних славян. Так образовались западнославянские языки, южнославянские языки и восточнославянские языки (в последнюю группу входят как раз русский, украинский и белорусский, но выделение национальных языков произойдет только в 14 веке, так что давайте не будем забегать вперед).

Почему праславянское единство распадается? Потому что на одни и те же процессы внутри языка (палатализации, раскрытие закрытых слогов и т.д.) условно территориальные диалекты –– западные, южные и восточные –– начинают реагировать по-разному. Там, где в восточнославянском языке *golva превращается в «голову», в западнославянском мы находим «глову» (см. польский –– głowa), а в южнославянском – «главу» (звучит знакомо, правда?). И дальше, начиная с примерно 5–6 века века, каждый язык идет своим путем. Запомните это.

Теперь давайте сделаем скачок в середину 9 века нашей эры: вот святые братья Константин (Кирилл) и Мефодий в миссионерских целях, то есть чтобы сделать проповедь Евангелия и сами богослужебные тексты понятными славянским народам, живущим на Балканах и в Моравии (это современная Чехия, а Русь тогда еще находилась в зачаточном состоянии и ни о какой централизованной миссии там речи не шло), создают на основе южнославянского языка старославянский язык. Да-да, в основу старославянского языка лег говор южных славян, живших в Солуни, хорошо знакомый святым братьям. Напомню, что русский язык у нас относится к другой группе –– восточнославянской.

По сути, произошло следующее: Кирилл и Мефодий создали алфавит (и это была даже не кириллица, а глаголица; кириллица была создана позже учениками св. Мефодия) с учетом фонетических особенностей хорошо известного им южнославянского диалекта, на котором говорили в Солуни, а потом взяли богослужебные тексты на греческом языке и с Божьей помощью сделали своего рода подстрочный перевод: слова они использовали (и активно создавали новые по греческим моделям со славянскими корнями) славянские, а синтаксические конструкции оставили греческие. Этот язык, без сомнения, боговдохновенный, был создан исключительно в богослужебных целях, он был только письменный и никогда не был живым и разговорным. Таким образом Кирилл и Мефодий значительно снизили порог вхождения в Православную церковь западных, южных, а затем и восточных славян, не владевших греческим языком.

Еще один скачок –– и вот мы в 988 году, когда произошло крещение Руси. Это уже конец 10 века! Обратите внимание: Русь крестилась через 100 с лишним лет после того, как был создан старославянский язык. И тогда же на Русь пришли первые богослужебные тексты на старославянском. Их было мало и, разумеется, возникла острая необходимость переписывать эти книги, чтобы удовлетворить потребность вновь созданных церквей и монастырей в богослужебной литературе и в Священном Писании. Переписывались тексты так: образованный монах читал и заучивал наизусть большой отрывок текста, а потом воспроизводил по памяти. По сути, писцы занимались тем, что в современной школьной практике именуется «изложением». Правда, наиболее активно таким переписыванием и созданием новых текстов стали заниматься уже позже, при Ярославе Мудром (это где-то середина 11 века), и письменных памятников более ранних, а уж тем более оригинальных, созданных Кириллом и Мефодием или их ближайшими учениками, не сохранилось. Понимаете, старославянский язык, который мы можем изучать сейчас, –– это реконструкция. Ученые не видели ни одного текста, созданного непосредственно святыми братьями, –– их просто нет (по крайней мере, пока ни один не найден, возможно, в каком-то будущем нас еще ждет эта уникальная находка).

А тем временем старославянский язык, хоть он и был создан искусственно, не стоит на месте: под влиянием живых разговорных языков тех народов, которые на нем проповедовали Слово Божие, он неизбежно меняется, обрастает “локальными” чертами –– именно этот слегка адаптированный язык называется церковнославянским (по своей функции как языка Церкви) локальных изводов, или редакций: русской, сербской, болгарской, македонской и т.д. Что здесь важно понимать: хотя жителям Руси в целом был понятен старославянский / церковнославянский язык, он, будучи языком другой группы, все же значительно отличался от того древнерусского языка, на котором они говорили и даже писали (привет, берестяные грамоты!), а учитывая его (церковнославянского) греческий синтаксис –– так вообще.

И вот, наконец, мы добрались до многострадального аориста. Невероятно, но факт: к моменту крещения Руси форма аориста уже была утрачена в живом древнерусском языке. Люди его еще понимали (он находился в так называемой «сфере пассивного знания»), но в речи уже не использовали. То же самое относится и некоторым фонетическим особенностям: например, к редуцированным [ъ] и [ь] –– они окончательно «упали» к 11 веку, или к носовым звукам, обозначаемым юсами (большим и малым) –– они также были уже утрачены и произносились, как обычные [е] и [о].

Как мы об этом узнали? Из ошибок, которые допускали писцы при переписывании богослужебных текстов. Даже в самом раннем дошедшем до нас тексте на церковнославянском, так называемом Остромировом Евангелии (1056–1057 гг.), мы уже видим ряд древнерусских черт (в основном, речь о замене утраченных носовых и об ошибках в употреблении редуцированных гласных). Но давайте вернемся к аористу –– почему-то за него все особенно переживают. И здесь у меня есть хорошая новость: будучи утраченным формально, по смыслу он никуда не исчез, просто трансформировался. Дело в том, что знакомая и понятная нам категория вида (совершенный / несовершенный) была в русском языке не всегда, но, появившись однажды (филологи называют 12–13 век), именно она взяла на себя труд в числе прочего различать прошедшее время на смысловой аорист типа «пришел, увидел, победил» и имперфект типа «приходил, смотрел, побеждал». Так что аорист жил, жив и будет жить в умах, сердцах и русском языке –– можете быть за него спокойными.

Но это было так, лирическое отступление. Давайте все-таки продолжим наше путешествие. 13 век –– пора лютых междоусобиц и татаро-монгольского нашествия. Почему это важно для истории церковнославянского языка? Потому что богослужебные тексты хранились и переписывались монахами в монастырях. Архитектура на Руси, так уж повелось, в 13-м веке была преимущественно деревянной, а татары, как вы понимаете, не стеснялись жечь. Да и в целом, самовозгорания были не редкостью: с –– средние века. Вжух, вжух –– и мы утратили еще очень много памятников на церковнославянском. Кстати, для человека 13 века аорист был уже, можно сказать, плюсквамперфектом, то есть настолько давно прошедшим временем, что страшно представить, как, кстати, и редуцированные, которые употребляются уже, что называется, как Бог на душу положит. Да и шипящие вот-вот отвердеют, появится новый звук, который мы обозначаем (или нет) буквой ё, канет в Лету звук, обозначаемый ятем… В общем, древнерусский язык развивается, и это так или иначе просачивается в тексты богослужебных книг.

Поехали дальше: 17 век, патриарх Никон, книжная справа, раскол. Если упростить, ситуация получается следующая: в 17 веке лучшие православные умы осознали, что те богослужебные книги, которыми они пользуются, содержат большое количество самых разных ошибок (орфографических, стилистических, фактических) по сравнению с греческими оригиналами: шутка ли, почти 7 веков тексты переписывались разными людьми (на самом деле, к этому моменту они уже и печатались тоже) с разным уровнем образования и «авторского присутствия» в тексте, которое было неизбежным. И задумали эти умы огромный проект –– отредактировать имеющиеся тексты, сверяясь с греческими оригиналами. В группу умов, кстати, входил и будущий глава раскольников протопоп Аввакум. Правда, в процессе справы пошла речь о том, что и богослужебный устав, и обряды некоторые надо бы «отредактировать» по греческому образцу (править так править!) –– и что тут началось… Да вы и сами знаете, что. Для нас здесь важно другое: осознание того, что в богослужебных текстах есть ошибки и еще большее «огречивание» церковнославянского языка.

Но и это не конец. Новый век –– новые испытания. 18 век ознаменовал собой начало Синодального периода, в который –– внимание –– церковнославянский адаптируется под современного человека. Речь вот о чем: в 19 веке медленно, но верно появляется Синодальный перевод книг Священного Писания на русский язык (правда, только для домашнего чтения), причем, выполненный с текстов на иврите, греческом и даже латыни. Причина, по которой этот перевод был в принципе возможен, проста, как лапоть: к 19 веку русскоговорящие люди, даже хорошо образованные, в основной своей массе уже плохо понимали церковнославянский язык, не знали его, что уж тут о крестьянах, например, говорить?

И вот, наконец, мы вернулись в здесь и сейчас, и, оглядываясь назад, предлагаю вам подумать: в том церковнославянском языке, который мы слышим на каждой службе, видим в молитвослове или в Библии, с пеной у рта защищаем в комментариях в инстаграме –– вот в этом церковнославянском много ли осталось от языка 9 века, созданного святыми Кириллом и Мефодием для того, чтобы Слово Божие стало понятным и родным славянским народам? После всех потерь, допущенных ошибок, изменений и адаптаций. Много ли?

Как видите, «первозданность» и «неизменность» современного нам церковнославянского, которые часто приводятся в качестве аргументов против перевода богослужения на русский язык, ставятся под большой вопрос. Под еще больший вопрос ставится его понятность и доступность, хотя именно с целью быть понятным и понятым этот язык создавался в первую очередь. Тогда почему мы так противимся переводу, почему держимся за язык, который уже давно (и это странно отрицать) утратил свою функцию нести проповедь Евангелия людям на их родном языке? Этот вопрос я хочу оставить открытым и прошу вас самостоятельно на него ответить.

Автор: Екатерина Вострякова @kath_hallywell