Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон
Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты
Посвящается Арде и Асу - Д. А.
Para María Angélica, mi vida y mi alma - Дж. Р.
Daron Acemoglu, James A. Robinson
WHY NATIONS FAIL
The Origins of Power, Prosperity, and Poverty
Фото на задней стороне обложки: MIT Economics / L. Barry Hetherington Svein, Inge Meland
Предисловие к русскому изданию
Открытая вами книга - безусловно, один из наиболее значительных экономических трудов последнего десятилетия. Не уверен, что именно я - человек, давно не занимавшийся профессионально экономической наукой, - наиболее удачный кандидат на авторство предисловия к ней. Все, что я смогу написать здесь, будет, вероятно, субъективно и пропущено через собственный практический опыт. Так сложилось, что мне в течение целого десятилетия российской истории пришлось принимать активное участие в масштабных социальных, экономических и политических преобразованиях в нашей стране. Поэтому могу отнести себя скорее к числу потребителей научного знания в этой сфере.
Меня крайне интересует разворачивающаяся в мировой обществоведческой мысли фундаментальная дискуссия - почему одни страны процветают в экономическом отношении, а другие нет. Если посмотреть список тем, за которые их авторы были награждены Нобелевскими премиями по экономике в последние пятнадцать лет, то ничего близкого к названной мной теме там не увидишь. Тем не менее мне кажется, что именно эта проблема в каком-то смысле является вершиной экономического знания. Ведь для того, чтобы замахнуться на нее, необходимо профессиональное знание истории народов на всех пяти континентах как минимум за последние 10 тысяч лет. Помимо этого, нужно глубоко осмыслить самые современные достижения экономической науки, этнографии, социологии, биологии, философии, культурологии, демографии, политологии и еще нескольких самостоятельных сфер научных знаний. Неплохо еще и владеть хотя бы базовыми технологическими трендами, понимать отраслевые взаимосвязи от средневековой до современной экономики. Но спрос на результаты здесь настолько велик, что в этой сфере сформировалось несколько школ научной мысли. Не претендуя на полноту знаний, я бы описал их в следующем виде.
Географический детерминизм. Суть позиции его сторонников состоит в том, что наиболее значимым фактором, определяющим долгосрочные тренды странового экономического развития, является географическое положение. Вероятно, сюда же следует отнести и климатический фактор, поскольку по понятным причинам на столетних или даже тысячелетних исторических отрезках эти два фактора жестко связаны между собой. К наиболее серьезным сторонникам этого подхода относятся Джаред Даймонд, книга которого «Ружья, микробы и сталь: судьбы человеческих обществ», переведенная в 2009 году на русский язык, имела в нашей стране большой успех. К этой же школе авторы настоящей книги относят Джеффри Сакса. Вполне справедливо, на мой взгляд, основоположником этого подхода они называют Монтескье, который прямо писал о влиянии климата на законы. Надо сказать, что серьезность этой школы в глазах профессиональных российских читателей была несколько подорвана одним ее российским же последователем, пытавшимся понять, почему Россия не Америка. Однако я бы не стал из-за одного графомана уничижительно судить о целой школе, хотя никак не могу отнести себя к ее последователям.
Другая научная школа - культурный детерминизм, суть которой наиболее афористично сформулирована одним из ведущих ее российских последователей Андреем Кончаловским: «Культура - это судьба». Думаю, что основоположником этой школы следует считать Макса Вебера с его главной научной работой «Протестантская этика и дух капитализма». И хотя сегодня, на фоне недавнего острого и еще не завершенного кризиса в отношениях Севера и Юга Европы, идеи его книги оказались заново востребованы, мне кажется гораздо более важной не столько собственно протестантская компонента его труда, сколько базовая идея о значимости самих культурных ценностей и традиций для экономического развития, уровня благосостояния и, собственно, судеб народов. Эта система взглядов в последние два десятилетия переживает бурный ренессанс, особенно после ставшего классическим труда Сэмюела Хантингтона «Столкновение цивилизаций» 1993 года. Работы Мариано Грандоны, Лоуренса Харрисона (особенно недавно переведенная на русский язык «Евреи, конфуцианцы и протестанты: культурный капитал и конец мультикультурализма») просто сметают убогие рамки политкорректности и, несомненно, выдвигают школу культурного детерминизма в число наиболее передовых и ярких.
Вероятно, поэтому для авторов настоящего труда именно школа культурного детерминизма является, как мне кажется, наиболее серьезным оппонентом. Они сами, относя себя к числу сторонников институциональной школы, многократно в тексте своей работы возвращаются к спору с «культурными детерминистами». Но и у самих институционалистов, как известно, великие учителя - неслучайно одной из основополагающих категорий, на которой базируются логические построения этой книги, является введенное в научный оборот Шумпетером «созидательное разрушение».
Но есть еще одна школа с не менее богатыми научными корнями, которая исходит из того, что основным фактором, определяющим и уровень развития общества, и степень зрелости его политических институтов, является собственно уровень экономического развития. С точки зрения ее сторонников, именно экономика и ее материальная основа определяют тренды социально-политического развития. Этот подход объединяет авторов, имеющих иногда диаметрально противоположные политические взгляды. Достаточно назвать, скажем, основоположника марксизма и Егора Гайдара - теоретика и практика наиболее масштабного в истории перехода от социализма к капитализму. По Марксу, как мы помним, именно развитие производительных сил должно с неизбежностью привести к смене общественно-экономических формаций. А у Гайдара в его важнейшем, с моей точки зрения, труде «Долгое время» целая глава посвящена экономическому детерминизму и опыту ХХ века. Представление о том, что появление среднего класса в современных обществах формирует спрос на демократию и создает базу ее устойчивости, весьма распространено как в научной среде, так и далеко за ее пределами. К сожалению, по непонятным мне причинам авторы настоящего труда практически не уделили внимания этой научной школе.
На этом можно было бы закончить перечень школ, но у авторов описана еще одна - «школа невежества», как они ее называют. Базовая идея - власти принимают ошибочные решения просто от отсутствия необходимых знаний. Конечно, оспаривать тезис о необходимости профессиональных знаний в управлении государством бессмысленно, однако, на мой взгляд, это настолько банально, что вряд ли стоит всерьез доказывать эту необходимость. В этом вопросе я бы точно согласился с авторами монографии, которые поместили описание этой школы в главу под названием «Теории, которые не работают».
На этом, как мы видим, весьма основательно вспаханном научном поле с фундаментальными научными корнями и бурным развитием в последние полтора-два десятилетия совсем не просто совершить самостоятельный прорыв. Если из моего описания у кого-то сложится впечатление, что авторы просто обозначили свое место на нем, отнеся свою работу к институциональной школе, то это, конечно, не так. Книга, вне всякого сомнения, продвигает вперед и саму институциональную школу, и в целом научные исследования в этой сфере. Сами по себе введенные авторами категории экстрактивных и инклюзивных институтов содержат и научную новизну, и, вероятно, определенную предсказательную силу. Интуитивная «понятность» этих терминов никак не снижает уровень фундаментальности основанных на них теоретических конструкций. Авторам удалось преодолеть именно то, что и является основной сложностью подобного рода исследований, и предложить язык, который позволяет содержательно вскрыть и описать причины процветания народов и стран на историческом отрезке около 10 тысяч лет и с географическим разбросом на все пять континентов. Как это ни парадоксально, но предлагаемые ими описания причин относительного успеха британской колонизации Северной Америки и относительного неуспеха португальской и испанской колонизации Южной и Латинской Америки выглядят не менее убедительно, чем анализ причин удачи Славной революции Вильгельма Оранского в Англии в 1688 году или неудач Северной Кореи в наши дни. И хотя логика авторов, как было сказано, базируется на введенных ими категориях инклюзивных и экстрактивных политических и экономических институтов, но она, конечно же, не исчерпывается ими. Если позволительно автору предисловия существенно упростить суть изложенной в книге концепции, она выглядит примерно так.
Книга «Почему одни страны богатые, а другие бедные» является признанным бестселлером. Ее читают во всем мире, преподаватели советуют ее своим студентам. О чем в книге рассказывают авторы, и почему эта информация вызывает такой положительный отклик? Обо всем этом читайте ниже в статье.
Краткое знакомство
Книга «Почему одни страны богатые, а другие бедные. процветания и нищеты» была написана в далеком 2012 году. Авторами стали два неоинституционалиста из Америки - Д. Аджемоглу и Дж. Робинсон. Произведение является анализом и комплексом всех предыдущих исследований. В основе книге лежит новая институциональная теория, исходя из которой, авторы предлагают читателю новые версии развития государств в экономическом и социальном планах. Подробно в книге рассматриваются факторы, от которых зависит экономический рост, возможность накопления денег. Также был создан сайт, который подробнее раскрывал смысл книги. Он был полностью англоязычным, просуществовал до 2014 года.
Основные идеи
Аджемоглу и Робинсон в своей книге доказывают, что многие исследователи ошибались. Они предполагали, что развитие экономики страны напрямую зависит от ее географического расположения, климата, этнической составляющей, природных ресурсов и даже от религии и культуры. Надо признать, что именно этими факторами все и руководствуются. Однако авторы работы «Почему одни страны богатые, а другие бедные» полностью отрицают такие утверждения. Свои мысли они подкрепляют реальными примерами. Рассматривается пример парных социумов, которые идут совершенно разными путями развития, при этом имеют практически одинаковые географические и национальные характеристики.
От чего же тогда, по мнению авторов книги, зависит экономическое развитие государства? Дарон Аджемоглу утверждает, что оно базируется на природе политических и экономических институтов страны. В книге проводится глубокий анализ развития экономик разных стран. Рассматриваются и сравниваются различные политические институты в разные эпохи. Под тщательный анализ специалистов попали следующие страны: Австралия, Ботсвана, Франция, Мексика, США, Колумбия, Южная Корея, Китай, СССР, Узбекистан, Российская империя, Турция, Британская империя, цивилизация майя, Римская империя.
Две модели экономических институтов
Книга «Почему одни страны богатые, а другие бедные» предлагает читателям две основные модели экономических институтов: экстрактивную и инклюзивную.
Экстрактивная модель предполагает, что небольшое количество людей получает всю выгоду от страны. Эта группа избранных изолирует остальных граждан от возможности получения прибыли в экономических отношениях. Для этой модели характерно отчуждение собственности или доходов в пользу узкой группы людей. Построить такую модель можно исключительно на экстрактивном политическом институте, который будет защищать и охранять привилегированную группу.
Инклюзивная модель позволяет принимать участие в экономических отношениях большей части населения. В таком государстве гарантирована на законодательном уровне. Конечно, такие модели могут строиться только на базе инклюзивных политических институтов.
Какая модель более выгодная?
Джеймс Робинсон и его коллега приходят к выводу о том, что обе модели развития эффективны, но в каждой из них отличается темп и динамика развития. Экономический рост действительно возможен при экстрактивной модели, но он будет недолговечен, и в результате благосостояния добьются единицы. Инклюзивные модели развиваются более быстро и качественно. Это естественно, ведь государство, в котором почти каждый его член занимается законным извлечением выгоды, добивается экономического расцвета намного быстрее. В такой стране не будет места бедности. Считается, что инклюзивные модели позволяют государствам легче переносить внешние и внутренние кризисные ситуации, тогда как экстрактивные модели могут только усугубить положение.
Это тоже вполне логично, ведь граждане, которые имеют достойный уровень жизни, лояльнее настроены к правительству. Они готовы и могут перенести кризис, зная, что в будущем все нормализуется. В экстрактивной модели граждане будут считать, что все становится только хуже, и выхода из бедности нет. Это может провоцировать митинги и недовольства.
Долгосрочная перспектива
Джеймс Робинсон считает, что, несмотря на возможность экономического развития экстрактивной модели, в долгосрочной перспективе она неэффективна в силу ряда факторов. Когда люди не могут получить выгоду из своих занятий или вынуждены отдавать большую часть государству, стимул работать пропадает. Вместо этого формируются негативные стимулы, которые побуждают некоторых на преступления. В экстрактивной модели узкие группы людей тормозят развитие техники и науки, так как внедрение новых технологий может пошатнуть их власть и передать бразды правления в руки других групп. Модернизация, которая проводится в условиях экстрактивной модели, совершенно неэффективна, так как имеет догоняющий характер. Примером может служить сопротивление земельной аристократии наступавшей индустриализации. В инклюзивной модели земельная аристократия могла попытаться предотвратить процесс индустриализации, но это ей бы не удалось в силу невозможности побороть сильные политические институты.
Пример СССР
На примере этой страны рассматривается экономический рост в экстрактивной модели. Тяжелая промышленность развивалась исключительно за счет ресурсов деревни. При этом крестьянское хозяйство имело весьма неорганизованный и малоэффективный характер. Кроме того, уровень технологического прогресса был намного ниже, чем в ряде европейских стран.
Уже к 1970-м ресурсы деревни были перенаправлены в промышленность. Однако это поставило советскую систему в тупик: принудительная система труда уже не работала, элита сопротивлялась переменам, экономические стимулы напрочь отсутствовали. Чтобы выйти из этого круга, советская власть должна была отказаться от экстрактивной модели управления, но это повлекло бы за собой падения власти. В результате все это привело к распаду СССР.
Возможен ли переход?
Книги по экономике утверждают, что переход от экстрактивной к инклюзивной модели управления возможен. Более того, он многократно происходил в истории. Классифицировать какую-либо страну строго по той или иной модели достаточно сложно. Многие страны представляют собой смешанные модели. Современный мир полон государств, которые приближены к одной из описанных моделей, но не имеют ее «чистых» характеристик. Важно отметить, что развитие по экстрактивному или инклюзивному пути не предопределяется историческими факторами.
Однако истории известны и обратные переходы. Например, Правительство сконцентрировало всю власть в своих руках, закрыв другим гражданам доступ к экономическим ресурсам страны. Это повлекло за собой много последствий, которые в итоге привели к упадку страны.
Пути перехода
Политические и экономические институты могут преобразоваться. Но сам процесс зависит от множества факторов. Важную роль играет степень экстрактивности. Чем сильнее узкая группа людей, чем больше власти и возможностей сосредоточено в ее руках, тем меньше шансов перейти на инклюзивную модель. Не менее важно существование отдельных групп людей (желательно на законодательном уровне), которые могли хотя бы номинально противостоять элите. Практические результаты были бы достигнуты не сразу, но зато население почувствовало бы, что противиться можно и нужно. Если бы открылась возможность перехода, народ не преминул был ею воспользоваться. Третьим важным фактором является создание большой группы, объединённой общими интересами - коалиции, которая бы представляла самые разные слои населения.
Почитав книги по экономике, можно понять, что даже если подобные попытки изменить строй и предпринимаются, то зачастую они приводят к такому же результату. Группа, которая борется против элиты, впоследствии ею же и становится. Это достаточно печальная тенденция, которая все же имеет место быть в ряде государств.
Заканчивается книга тем, что авторы предлагают альтернативные прогнозы развития на основе предложенных моделей. По их мнению, государства, которые не имеют стабильной политической системы (Гаити, Афганистан), не смогут добиться значительного экономического развития. Страны, которым удалось добиться некой самостоятельности в политическом плане, могут претендовать на слабое и неустойчивое экономическое развитие (Танзания, Эфиопия, Бурунди).
Текущая страница: 1 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]
Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон
Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты
Посвящается Арде и Асу – Д. А.
Para María Angélica, mi vida y mi alma – Дж. Р.
Daron Acemoglu, James A. Robinson
WHY NATIONS FAIL
The Origins of Power, Prosperity, and Poverty
Фото на задней стороне обложки: MIT Economics / L. Barry Hetherington Svein, Inge Meland
Предисловие к русскому изданию
Открытая вами книга – безусловно, один из наиболее значительных экономических трудов последнего десятилетия. Не уверен, что именно я – человек, давно не занимавшийся профессионально экономической наукой, – наиболее удачный кандидат на авторство предисловия к ней. Все, что я смогу написать здесь, будет, вероятно, субъективно и пропущено через собственный практический опыт. Так сложилось, что мне в течение целого десятилетия российской истории пришлось принимать активное участие в масштабных социальных, экономических и политических преобразованиях в нашей стране. Поэтому могу отнести себя скорее к числу потребителей научного знания в этой сфере.
Меня крайне интересует разворачивающаяся в мировой обществоведческой мысли фундаментальная дискуссия – почему одни страны процветают в экономическом отношении, а другие нет. Если посмотреть список тем, за которые их авторы были награждены Нобелевскими премиями по экономике в последние пятнадцать лет, то ничего близкого к названной мной теме там не увидишь. Тем не менее мне кажется, что именно эта проблема в каком-то смысле является вершиной экономического знания. Ведь для того, чтобы замахнуться на нее, необходимо профессиональное знание истории народов на всех пяти континентах как минимум за последние 10 тысяч лет. Помимо этого, нужно глубоко осмыслить самые современные достижения экономической науки, этнографии, социологии, биологии, философии, культурологии, демографии, политологии и еще нескольких самостоятельных сфер научных знаний. Неплохо еще и владеть хотя бы базовыми технологическими трендами, понимать отраслевые взаимосвязи от средневековой до современной экономики. Но спрос на результаты здесь настолько велик, что в этой сфере сформировалось несколько школ научной мысли. Не претендуя на полноту знаний, я бы описал их в следующем виде.
Географический детерминизм. Суть позиции его сторонников состоит в том, что наиболее значимым фактором, определяющим долгосрочные тренды странового экономического развития, является географическое положение. Вероятно, сюда же следует отнести и климатический фактор, поскольку по понятным причинам на столетних или даже тысячелетних исторических отрезках эти два фактора жестко связаны между собой. К наиболее серьезным сторонникам этого подхода относятся Джаред Даймонд, книга которого «Ружья, микробы и сталь: судьбы человеческих обществ», переведенная в 2009 году на русский язык, имела в нашей стране большой успех. К этой же школе авторы настоящей книги относят Джеффри Сакса. Вполне справедливо, на мой взгляд, основоположником этого подхода они называют Монтескье, который прямо писал о влиянии климата на законы. Надо сказать, что серьезность этой школы в глазах профессиональных российских читателей была несколько подорвана одним ее российским же последователем, пытавшимся понять, почему Россия не Америка. Однако я бы не стал из-за одного графомана уничижительно судить о целой школе, хотя никак не могу отнести себя к ее последователям.
Другая научная школа – культурный детерминизм, суть которой наиболее афористично сформулирована одним из ведущих ее российских последователей Андреем Кончаловским: «Культура – это судьба». Думаю, что основоположником этой школы следует считать Макса Вебера с его главной научной работой «Протестантская этика и дух капитализма». И хотя сегодня, на фоне недавнего острого и еще не завершенного кризиса в отношениях Севера и Юга Европы, идеи его книги оказались заново востребованы, мне кажется гораздо более важной не столько собственно протестантская компонента его труда, сколько базовая идея о значимости самих культурных ценностей и традиций для экономического развития, уровня благосостояния и, собственно, судеб народов. Эта система взглядов в последние два десятилетия переживает бурный ренессанс, особенно после ставшего классическим труда Сэмюела Хантингтона «Столкновение цивилизаций» 1993 года. Работы Мариано Грандоны, Лоуренса Харрисона (особенно недавно переведенная на русский язык «Евреи, конфуцианцы и протестанты: культурный капитал и конец мультикультурализма») просто сметают убогие рамки политкорректности и, несомненно, выдвигают школу культурного детерминизма в число наиболее передовых и ярких.
Вероятно, поэтому для авторов настоящего труда именно школа культурного детерминизма является, как мне кажется, наиболее серьезным оппонентом. Они сами, относя себя к числу сторонников институциональной школы, многократно в тексте своей работы возвращаются к спору с «культурными детерминистами». Но и у самих институционалистов, как известно, великие учителя – неслучайно одной из основополагающих категорий, на которой базируются логические построения этой книги, является введенное в научный оборот Шумпетером «созидательное разрушение».
Но есть еще одна школа с не менее богатыми научными корнями, которая исходит из того, что основным фактором, определяющим и уровень развития общества, и степень зрелости его политических институтов, является собственно уровень экономического развития. С точки зрения ее сторонников, именно экономика и ее материальная основа определяют тренды социально-политического развития. Этот подход объединяет авторов, имеющих иногда диаметрально противоположные политические взгляды. Достаточно назвать, скажем, основоположника марксизма и Егора Гайдара – теоретика и практика наиболее масштабного в истории перехода от социализма к капитализму. По Марксу, как мы помним, именно развитие производительных сил должно с неизбежностью привести к смене общественно-экономических формаций. А у Гайдара в его важнейшем, с моей точки зрения, труде «Долгое время» целая глава посвящена экономическому детерминизму и опыту ХХ века. Представление о том, что появление среднего класса в современных обществах формирует спрос на демократию и создает базу ее устойчивости, весьма распространено как в научной среде, так и далеко за ее пределами. К сожалению, по непонятным мне причинам авторы настоящего труда практически не уделили внимания этой научной школе.
На этом можно было бы закончить перечень школ, но у авторов описана еще одна – «школа невежества», как они ее называют. Базовая идея – власти принимают ошибочные решения просто от отсутствия необходимых знаний. Конечно, оспаривать тезис о необходимости профессиональных знаний в управлении государством бессмысленно, однако, на мой взгляд, это настолько банально, что вряд ли стоит всерьез доказывать эту необходимость. В этом вопросе я бы точно согласился с авторами монографии, которые поместили описание этой школы в главу под названием «Теории, которые не работают».
На этом, как мы видим, весьма основательно вспаханном научном поле с фундаментальными научными корнями и бурным развитием в последние полтора-два десятилетия совсем не просто совершить самостоятельный прорыв. Если из моего описания у кого-то сложится впечатление, что авторы просто обозначили свое место на нем, отнеся свою работу к институциональной школе, то это, конечно, не так. Книга, вне всякого сомнения, продвигает вперед и саму институциональную школу, и в целом научные исследования в этой сфере. Сами по себе введенные авторами категории экстрактивных и инклюзивных институтов содержат и научную новизну, и, вероятно, определенную предсказательную силу. Интуитивная «понятность» этих терминов никак не снижает уровень фундаментальности основанных на них теоретических конструкций. Авторам удалось преодолеть именно то, что и является основной сложностью подобного рода исследований, и предложить язык, который позволяет содержательно вскрыть и описать причины процветания народов и стран на историческом отрезке около 10 тысяч лет и с географическим разбросом на все пять континентов. Как это ни парадоксально, но предлагаемые ими описания причин относительного успеха британской колонизации Северной Америки и относительного неуспеха португальской и испанской колонизации Южной и Латинской Америки выглядят не менее убедительно, чем анализ причин удачи Славной революции Вильгельма Оранского в Англии в 1688 году или неудач Северной Кореи в наши дни. И хотя логика авторов, как было сказано, базируется на введенных ими категориях инклюзивных и экстрактивных политических и экономических институтов, но она, конечно же, не исчерпывается ими. Если позволительно автору предисловия существенно упростить суть изложенной в книге концепции, она выглядит примерно так.
1. В течение длительного времени (десятилетия, столетия, а иногда и тысячелетия) народы накапливают незначительные изменения в уровне сложности общества и действующих в нем социальных механизмов, которые могут несильно отличаться даже у соседних в географическом отношении народов.
2. В какой-то исторический момент происходит масштабное изменение внешней среды (например, географические открытия создают колоссальные торговые возможности, или, скажем, высадившиеся на новых землях колонисты сталкиваются с абсолютно новой природной, климатической и этнографической средой).
3. Какие-то общества оказываются способны не просто принять эти вызовы, а адаптировать, встроить их в свою культуру через рождающиеся в этот момент инклюзивные институты, а для других этот же процесс освоения идет через усиление ранее существовавших экстрактивных институтов. Так начинается дивергенция – расхождение близких по уровню развития, иногда соседних, государств на разные исторические траектории. Далеко не всегда сразу очевидно, какой из вариантов дает долгосрочный результат. Скажем, испанская колонизация Латинской Америки привела к мощному потоку золота в страну, в отличие от английской колонизации Северной Америки. Однако именно этот поток золота и усилил экстрактивность испанского государства, а отрыв богатеющей испанской короны (обладавшей, как мы сказали бы сейчас, монополией внешней торговли) от иных сословий и стал «началом заката» средневековой испанской монархии.
4. Само по себе зарождение инклюзивных институтов требует совпадения нескольких предпосылок в единственно правильный исторический момент времени («точка перелома»). Главная из этих предпосылок – наличие широкой коалиции разнородных сил, заинтересованных в создании новых институтов, и долгосрочное признание каждой из них права других сил на защиту своих интересов. В этом, по мысли авторов, и состоит основа выживания инклюзивных институтов – безусловное признание их участниками абсолютной ценности плюрализма.
5. Инклюзивные и экстрактивные институты запускают сложные обратные связи, которые могут иметь как положительный («благотворная обратная связь»), так и отрицательный («порочный круг») характер.
6. Инклюзивные институты создают устойчивый долгосрочный рост благосостояния. Экстрактивные институты тоже способны запустить рост, однако он будет неустойчивым и недолгосрочным. Рост при инклюзивных институтах допускает «созидательное разрушение» и тем самым поддерживает технический прогресс и инновации. Экстрактивные институты лишь в весьма ограниченных масштабах способны запустить инновационные процессы.
7. В любом случае важнейшей предпосылкой действенности не только экстрактивных, но и инклюзивных институтов авторы считают наличие существенного уровня «централизации», который дает возможность государству распространить на всю свою территорию действие самих институтов.
Авторы категорически против концепций «исторического детерминизма» и поэтому сдержанно оценивают предсказательную силу собственной теории. Однако было интересно познакомиться с их взглядами (иногда очевидными, иногда неожиданными) на возможности экономического роста в ряде стран в ближайшие десятилетия. Так, в оптимистические прогнозы попадают, скажем, Бразилия и Ботсвана, а в пессимистические – Венесуэла и Китай. Россия, естественно, не была в центре внимания авторов, однако из сделанного ими сжатого анализа они делают пессимистический вывод в отношении нашего будущего. Не вступая в спор, отмечу, что, если бы авторы сделали более подробный анализ нашей истории за последние, скажем, сто лет, они бы обнаружили ясно просматривающееся доминирование в разные периоды экстрактивных или инклюзивных институтов. Думаю, что и те и другие периоды можно было бы легко увидеть как в нашей истории с 1917 по 1991 год, так и в новейшей истории.
При всей привлекательности интеллектуальной конструкции, созданной авторами, она не лишена некоторых слабостей. На мой взгляд, базовая логика авторов выглядит избыточно линейной, явно или неявно придавая термину «инклюзивность» неотделимую позитивную коннотацию. А ведь даже на уровне здравого смысла понятно, что затягивание перехода к инклюзивности для многих стран имело под собой исторические основания. Так, сами авторы убедительно показывают, что победа северян в гражданской войне в США хоть формально и обеспечила принятие в 1865 году поправки к Конституции, запрещающей рабство, однако на деле экстрактивные политические и экономические институты действовали на юге США еще около ста лет. Ясно, что у такого сложнейшего и длительного периода истории не могло не быть глубинных культурных, социальных и экономических причин. Да и само по себе сословное устройство большинства современных государств вплоть до XIX века тоже имело свои фундаментальные основания. Это как минимум означает, что исторически преждевременный «силовой» переход к инклюзивным институтам может иметь просто неприемлемую социально-экономическую цену. Следовательно, «инклюзивность» при всей ее естественной привлекательности нельзя возводить в абсолют. Собственно, именно это и демонстрирует нам совсем недавняя история Ирака, Ливии и Египта. Мне кажется, что тема «ловушки преждевременной инклюзивности» ждет своего исследования (авторами или их последователями), которое вполне может быть осуществлено не через разрушение, а через развитие предложенной в книге концепции.
Подводя итог, скажу, что эта книга не просто ставит вопросы, она дает ответы, которые, безусловно, привносят новое понимание причин успехов и неудач развития обществ и государств на тысячелетних исторических отрезках. Мало этого, она предлагает универсальный ключ к пониманию этих причин. При этом авторы ухитрились описать эту грандиозную задачу очень простым живым языком, практически не требующим от читателя серьезной профессиональной подготовки. Я уверен, что перевод ее на русский язык (который, на мой взгляд, выполнен очень качественно) откроет широкому кругу российских интеллектуалов новое знание о нашей стране и о мире.
А. Б. Чубайс
Предисловие
Эта книга посвящена огромному разрыву в доходах и уровне жизни, который разделяет самые богатые страны – такие как США, Великобритания и Германия, и самые бедные – страны тропической Африки, Центральной Америки и Южной Азии.
За написанием этого предисловия нас застала «арабская весна», которая началась с так называемой «жасминовой революции» в Тунисе и затронула многие страны Северной Африки и Ближнего Востока. «Жасминовую революцию» спровоцировало самосожжение уличного торговца Мохаммеда Буазизи 17 декабря 2010 года, вызвавшее возмущение и народные волнения по всей стране. Уже 14 января президент Зин эль-Абидин Бен Али, правивший Тунисом с 1987 года, был вынужден уйти в отставку, что, однако, не успокоило протестующих, а, наоборот, усилило их недовольство правящей элитой Туниса. Более того, революционные настроения распространились на соседние страны. Хосни Мубарак, железной рукой правивший Египтом в течение почти тридцати лет, был смещен со своего поста 11 февраля 2011 года. Судьбы политических режимов Бахрейна, Ливии, Сирии и Йемена были еще неизвестны, когда мы заканчивали это предисловие.
Причины народного недовольства в этих странах коренятся в бедности большинства населения. Средний египтянин зарабатывает примерно 12 % от того, что получает средний американец, а его ожидаемая продолжительность жизни на десять лет меньше. Двадцать процентов населения Египта живут и вовсе за гранью нищеты. Но хотя разница между США и Египтом весьма существенна, она все же меньше той пропасти, которая разделяет США и беднейшие страны мира, такие как Северная Корея, Сьерра-Леоне или Зимбабве, где в абсолютной, страшной нищете живет больше половины населения.
Почему Египет настолько беднее США? Что мешает ему стать богаче? Можно ли искоренить бедность в Египте или она неизбежна? Чтобы найти ответы на эти вопросы, стоит послушать, как сами египтяне объясняют свои проблемы и причины восстания против Мубарака. 24-летняя Ноха Хамед, сотрудница каирского рекламного агентства, ясно выразила свое мнение во время демонстрации на площади Тахрир: «Мы страдаем от коррупции, репрессий и плохого образования. Мы выживаем несмотря на эту коррупционную систему и хотим ее изменить». Другой участник демонстрации, двадцатилетний студент-фармацевт Мосааб эль-Шами, согласен с этим мнением: «Я надеюсь, что к концу этого года у нас будет всенародно избранное правительство, права и свободы человека будут защищены, а коррупции, которая разъедает эту страну, будет положен конец». Протестующие на площади Тахрир были единодушны в том, что правительство погрязло в коррупции, неспособно предоставить базовые услуги населению и добиться равенства возможностей для всех граждан.
Вышедших на площадь особенно возмущало отсутствие политических прав и репрессии. Бывший генеральный директор Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) египтянин Мохаммед эль-Барадеи 13 января 2011 года написал в своем «Твиттере»: «Тунис: репрессии + социальная несправедливость + отсутствие каналов для мирного изменения системы = бомба замедленного действия». Жители Египта, так же как и Туниса, были уверены, что их экономические трудности объясняются прежде всего отсутствием у них политических прав. Когда демонстранты начали выдвигать более конкретные требования, то первые двенадцать пунктов – их сформулировал программист и блогер Ваэль Халиль, один из лидеров протестующих, – оказались исключительно политическими. Такие вопросы, как повышение минимальной зарплаты, предполагалось разрешить позже.
По мнению самих египтян, проблемы, которые мешают им развиваться, – это в первую очередь неэффективное и коррумпированное правительство и неэффективные социальные структуры, которые не позволяют гражданам применить свои таланты, мастерство и образование (даже то, которое им удается получить). Экономические трудности являются прямым следствием монополизации власти узкой элитой и того, как она этой властью распоряжается. Поэтому, делают вывод египетские демонстранты, начинать надо с изменения именно политической системы.
Однако этот вывод полностью расходится с общепринятой теорией, объясняющей трудности Египта. Когда ученые и комментаторы рассуждают о том, почему Египет и подобные ему страны так бедны, они называют совершенно другие причины. Одни утверждают, что бедность Египта объясняется географическими факторами: бо́льшую часть страны занимает пустыня, почва бедна, осадков для орошения земель не хватает, и в целом климат не способствует развитию эффективного сельского хозяйства. Другие указывают на культурные традиции египтян, которые рассматриваются ими как неблагоприятные для экономического развития и накопления богатства. У египтян, по мнению этих критиков, отсутствует трудовая этика, которая позволила другим народам прийти к процветанию. Более того, египтяне в большинстве своем исповедуют ислам, а эта религия также несовместима с экономическим успехом. Наконец, третьи (таких большинство среди экономистов и специалистов по экономическим реформам) уверяют, что правители Египта просто не знают, что именно принесет их стране процветание, и расхлебывают последствия собственной ошибочной политики в прошлом. Вот если бы эти правители получили правильные советы – от правильных советников, – страна встала бы на путь процветания, уверены эти аналитики. Все эти ученые и эксперты совершенно не считают ключом к пониманию экономических проблем, стоящих перед Египтом, тот факт, что страна управляется узкой прослойкой элиты, которая обогащается за счет всего остального населения.
В этой книге мы покажем, что именно обычные египтяне, вышедшие на площадь Тахрир, а вовсе не экономисты и эксперты, оказались правы. На самом деле Египет беден именно потому, что им управляла узкая прослойка элиты, которая организовала экономику таким образом, чтобы обогащаться в ущерб всему остальному населению. Политическая власть в стране была сконцентрирована в одних руках и использовалась для того, чтобы обогащать властную элиту, например самого президента Мубарака, чье состояние оценивалось в 70 миллиардов долларов. Проигравшими в этой системе оказались простые жители Египта. И именно они, египтяне, а не посторонние, пусть и хорошо образованные наблюдатели, поняли, в чем дело.
В нашей книге мы также продемонстрируем, что подобное объяснение причин бедности страны – объяснение, которое дают сами граждане, – универсально и его можно приложить к любой бедной стране. Неважно, идет ли речь о Северной Корее, Сьерра-Леоне или Зимбабве, – мы покажем, что все бедные страны бедны по тем же причинам, что и Египет. А такие страны, как США и Великобритания, стали богатыми потому, что их граждане свергли элиту, которая контролировала власть, и создали общество, в котором политическая власть распределена значительно более равномерно, правительство подотчетно гражданам и реагирует на их требования, а экономические стимулы и возможность разбогатеть есть у широких слоев населения. Мы попытаемся объяснить, почему для того, чтобы найти истоки огромного неравенства в современном мире, нужно углубиться в прошлое и проследить динамику исторических процессов. В частности, мы увидим, что сегодня Великобритания богаче Египта потому, что в 1688 году в ней (если быть точным, то в Англии) произошла революция, которая изменила политический строй, а затем и экономику страны. Ее граждане завоевали политические права и использовали их, чтобы расширить собственные экономические возможности. Результатом стали две принципиально разные траектории политического и экономического развития у Великобритании и у Египта. Великобританию ее траектория скоро привела, в частности, к промышленной революции.
Но в Египте промышленная революция не произошла и технологии, которые она принесла человечеству, не распространились – потому что Египет в то время находился под властью Османской империи, которая управляла им примерно так же, как спустя столетия будет управлять Хосни Мубарак. Правление турок в Египте закончилось после египетского похода Наполеона (1798), но вскоре страна попала в орбиту влияния Британской колониальной империи, которая была не больше Османской заинтересована в процветании Египта. И хотя египтяне смогли в конце концов избавиться от британского владычества, как в свое время избавились от османского, а в 1952 году свергли своего короля, это все же не было похоже на «Славную революцию» в Англии: вместо того чтобы принципиально изменить политический режим в Египте, этот переворот лишь привел к власти другую группу элиты, столь же узкую и не более заинтересованную в экономическом развитии страны, чем были в этом заинтересованы турки и англичане. В результате социальная структура общества и экономическая система остались прежними, и это обрекло Египет на бедность, которая не преодолена до сих пор.
В этой книге мы увидим, как по траектории развития, подобной египетской, раз за разом начинают двигаться самые разные страны и почему лишь в некоторых случаях эта траектория сменяется на другую, восходящую – как это произошло в 1688 году в Англии и в 1789 году во Франции. Это поможет нам понять, изменилась ли ситуация в Египте сейчас и сможет ли революция, свергнувшая Мубарака, привести к созданию таких политических и экономических институтов, которые обеспечат Египту процветание. Революции, которые происходили в Египте в прошлом, не изменили ситуацию в стране, потому что те, кто в результате приходил к власти, просто занимали место свергнутой элиты и воссоздавали систему самообогащения за счет всех остальных жителей.
Обычным гражданам и в самом деле непросто сосредоточить реальную власть в своих руках и изменить экономическую систему в стране. Однако это возможно, и мы увидим, как это получалось, причем не только в Англии, Франции или США, но и в Японии, Ботсване и Бразилии. Изменение политического режима – вот где ключ к выходу из бедности и, в конечном счете, ключ к процветанию. В Египте есть признаки именно такой политической трансформации. Вот что говорит Реда Метвали, еще один протестующий на площади Тахрир: «Сейчас здесь собрались вместе мусульмане и христиане, молодые и старые, и все они идут к одной общей цели». Как мы увидим в дальнейшем, именно подобное широкое общественное движение становилось мотором успешных политических трансформаций. Если мы поймем, где и почему удавались эти трансформации, мы сможем лучше оценить потенциал сегодняшних революционных событий – вернется ли после них все на круги своя, как не раз бывало в прошлом, или система принципиально изменится и принесет успех и процветание миллионам людей.
Вопрос, казалось бы детский, но это не страшно: ведь авторы самых любопытных и важных вопросов чаще всего либо младше 10, либо так называемые «взрослые дети». Мы принимаем как данность тот факт, что уровень развития экономик разных стран разниться, причем значительно.
Как же получилось так, что столетиями экономический разрыв между странами привел к появлению таких понятий как «третий мир» и «первый»? Ответ на этот вопрос поможет нам понять также то, как исправить данный разрыв между бедными и богатыми странами, а также не дать утонуть тем немногочисленным странам, находящимся еще между этими двумя блоками, к коим я лично отношу и Россию.
Националистический подход
Прежде чем объяснять причины, кажущимися мне разумными, хотелось бы развеять довод, так часто приводимый националистами относительно причин неравномерного развития стран. Не раз я в дебатах на данную тему(собственных, а также исторических) встречала аргумент превосходства некоторых групп людей по расовому, этнонациональному признаку, чем и объяснялось неравномерное развитие стран. Вот один из примеров подобных аргументов: «большинство развитых стран с высоким уровнем ВВП, уровнем жизни, средней заработной платы — страны, где исторически преобладает белокожее население (иногда делаются некоторого рода отступления относительно Японии или Китая, скорее как исключение) . Подкрепляется это также такими фактами, как: » уровень образованности белокожих людей (средний показатель значительно выше), уровень преступности — (ниже).»
Я не стану спорить с теми истинами, что действительно большинство развитых стран населены европеоидами, а также прочим, указанным выше. Тем не менее это никак не подтверждает националистическую теорию неравномерного развития, а скорее путает следствия и причины. Действительно, на определенных территориях складываются такие природные условия, какие делают экономическое развитие более благоприятным, а уровень образования, преступности, научных достижений напрямую зависит от экономического. Определенные группы людей, проживающий в таком климате/на такой территории могут быть превратно понятыми как уступающие в развитии европиоидам (или любой другой расово-этнической группе). На самом деле они являются лишь заложниками обстоятельств.
Геополитический подход
Теперь подробнее о реальных причинах, вызывающих ситуации, описанные выше. Как уже было замечено, географическое положение страны определяет уровень развития экономики. Данную теорию изучает и «проповедует» наука геополитики. Но как два этих факта могут быть связаны?
Идеально ответил на это вопрос Джаред Даймонд в своей научно-популярной книге » Ружья, микробы и сталь» . Я коротко попытаюсь рассказать об основных его идеях.
Началась данная книга с вопроса новогвинейского политика Яли к автору книги.Звучал он так:
«Почему вы, белые, накопили столько карго и привезли его на Новую Гвинею, а у нас, черных, своего карго было так мало?» (Местное слово карго - собирательное название вещей завезённых европейцами, таких как спички, стальные топоры, тканая одежда и т.д)
Разговор повернулся к очевидной разнице в технологиях и могуществе между коренными народами Новой Гвинеи и европейцами, которые доминировали в регионе вот уже 200 лет. Даймонд, проведя годы над изучением вопроса, пришел выводу — всему виной география. Он заметил, что большинство стран, имеющих слишком благоприятный климат не стимулирует к дальнейшему развитию экономики, к борьбе против природы, к новым технологиям. Слишком же суровый климат едва вообще позволяет большинству северных народов сводить концы с концами.
Папуа Новая Гвинея. Источник: https://www.viking.by/o-strane Один из важнейших этапов в развитии экономики — переход от присваивающего к производящему хозяству, от кочевничества к оседлости, связанной с земледелием. Тут важными фактороми явились: наличие подходящих для возделывания культур - растений богатых белками, углеводами и выдерживающими хранение; достаточно сухой климат, чтобы хранение продовольствия стало возможным; наличие животных пригодных для одомашнивания, которые не будут агрессивными и смогут размножаться в неволе. Таким образом, уже не все территории и не все группы людей получили равные условия и стимулы развиваться.
После создания производств в обществе появляются излишки, а с ними, согласно мнению многих историков, — и политика. Увеличение плотности населения как следствие улучшение питания и привязанности к определенным территориям вынуждает создавать общества с более сложной структурой управления, которые эволюционируют в национальные государства. Появляется более масштабное понимание войны, которая также стимулирует дальнейшее развитие технологий.
Стоит заметить что страны, имеющие континентальное расположение имеют преимущество перед разрозненными островами, так как дают большие возможности для сотрудничества разных культур, а также провоцируют большее количество конфликтов, которые имеют положительное влияние на экономику первейших государств, работая селектором и стимулятором одновременно. А большие размеры Евразии и её протяжённость с запада на восток только усиливала эти преимущества. Площадь континента давала большее количество видов-кандидатов для одомашнивания и вмещали в себя большее количество народов, которые могут обмениваться технологиями и болезнями.
Также особые преимущества некоторых народов заключаются в возможности активного и разнообразного животноводства. И даже не потому, что мясо — высококалорийный источник пищи. Развитие животноводства привело к другому важному эффекту: передаче возбудителей болезней от домашнего скота к человеку. Так, например, оспу, корь и грипп человек получил от животных. Как это может быть полезно, спросите вы? Это особенно отразилось на будущем колонизаторстве, когда европейцы, уже адаптирующиеся к болезням, переносили микробы другим народам, уничтожая их.
Колонианизм.
Почему одни страны богатые, а другие бедные? May 21st, 2018
О книге Дарона Аджимоглу и Джеймса Ф. Робинсона «Почему одни страны богатые, а другие бедные?»
Средний американец в семь раз богаче среднего мексиканца, в десять – среднего жителя Центральной Америки или России и в сорок раз – жителей Мали, Эфиопии или Сьерра-Леоне. Это справедливо и для группы богатых развитых стран Европы, Канады, Австралии, Японии, Сингапура, Южной Кореи и Тайваня.
В богатых странах у граждан лучше здоровье и образование, живут они дольше. У них есть доступ к тому, о чем жители бедных стран могут только мечтать – от отпусков до перспектив карьеры. Жители богатых стран ездят по хорошим дорогам, у них есть электричество, канализация и водопровод.
Но, главное, власти таких стран не творят произвол, не арестовывают граждан, несогласных с их политикой, не дурят их лживой пропагандой. Напротив, чиновники там чувствуют себя нанятыми и подконтрольными управляющими, чья обязанность – предоставлять населению услуги: образование, здравоохранение, охрана закона и порядка. Граждане таких стран участвуют в честных выборах и решают, какая партия или коалиция будет проводить внутреннюю и внешнюю политику.
Как установили ученые, причина различий в уровне жизни народов состоит в том, что политическая и экономическая системы богатых и бедных стран создают совершенно разные стимулы для людей. В бедных – власть имущие силой собирают дань с простых граждан и предпринимателей, отбивая у них желание творить новое и организовывать бизнес, лишая их средств на развитие. Там господствуют госкорпорации и монополии, принадлежащие близким к власти олигархам.
В богатых странах, напротив, развитая политическая и экономическая конкуренция, которая и служит двигателем прогресса. Там работают стимулы изобретать, создавать высокопроизводительные технологии и полезные продукты. Там на деле гарантированы права частной собственности. Эти экономические и политические правила бытия (институты) не только обеспечивают развитие и рост уровня жизни, но, главное, поддерживаются органами власти и обществом.
Очевидно, что формирование экономической системы, ее институтов зависит от политического режима, господствующего в стране. Так в СССР, где предпринимательство каралось тюремным сроком, рыночная экономика была просто невозможна. Могут ли граждане реально контролировать политиков и чиновников, влиять на принимаемые ими решения зависит не от столько от текста Конституции (Сталинская Конституция была очень демократична, что не мешало отправлять в лагеря и ссылки миллионы граждан), а от практики применения конституционных норм, от обычаев и уровня доверия в обществе. В бедных странах политики могут безнаказанно использовать власть, вверенную им обществом (а то и узурпированную ими), для собственного обогащения и проведения политики, которая выгодна только им, но совершенно не выгодна избирателям. И изменить ситуацию граждане в этих странах, как правило, не в состоянии. Это главная причина их бедности.
— Mиxaил Cвeтлoв (@MiklSvetlov) 20 мая 2018 г.
Важно и то, как власть реально распределена в обществе, каковы возможности различных групп ставить общие цели и добиваться их исполнения. Или, напротив, как власть имущие способны силой подавлять и ограничивать интересы противостоящих им групп граждан. Если власть концентрируется у силовиков-чекистов, плантаторов или олигархов, а наемные работники по своим правам и способностям к самоорганизации мало чем отличаются от крепостных крестьян и рабов, то такая власть будет увеличивать налоги с граждан и дотировать из казны своих олигархов. Пример: многомиллиардные дотации из налогов россиян олигархам Вексельбергу, Потанину, Прохорову, обиженным западными санкциями.
Экономические и политические правила жизни (институты) влияют на поведение людей, на стимулы творить, изобретать, производить новое. Но именно от этого зависит успех или крах страны. Билл Гейтс (также как Стив Джобс или Сергей Брин) обладал талантом и амбициями. Но он реагировал и на стимулы. Система школьного образования позволила Гейтсу и ему подобным получить навыки, которые помогли им реализовать свой талант. Экономическая система США дала возможность легко основать компании, не сталкиваясь с необходимостью поиска «крыши» и уплаты откатов чиновникам. Американский рынок труда дал квалифицированных специалистов, а конкурентная рыночная среда помогла построить бизнес и донести свой товар до покупателей. Они были уверены, что их мечты смогут реализоваться, могли не бояться силовиков, рассчитывать на верховенство права и не опасаться за свои авторские права. Ничего подобного нет в бедных авторитарных «естественных» государствах, вроде России. Они могут лишь пользоваться новинками, приходящими с Запада, продавать газ и нефть.
Политические системы (институты) развитых стран обеспечивают стабильность и преемственность, гарантируют, что к власти не придет диктатор и не изменит правила игры, не посадит в тюрьму, не сможет угрожать жизни и собственности. Эти политические системы не допустят, что бы политика президента была направлена на самоизоляцию страны, в сторону ее экономической катастрофы. Но для этого государственная власть не должна быть сосредоточена в руках узкой группы лиц. В конечном счете, развитая экономика США – следствие республиканской политической системы, которая складывалась, начиная с 1619 года.
Отметим, что политические и экономические системы богатых стран, укрепившись, влияют и на менталитет народа. Так произошло в бывшей ГДР, в Сингапуре, Японии, Южной Корее. Люди начинают понимать ответственность за свое будущее, перестают полагаться на государство, прощаются с мифическими надеждами на «доброго правителя», на начальство, которое за них все решит. В этих странах формируется гражданское общество, создается множество общественных, правозащитных и природоохранных некоммерческих организаций. Но главное, там возникают влиятельные, пользующиеся поддержкой избирателей политические партии, способные формулировать свои программы развития страны и, получив мандат от избирателей, реализовать запросы избирателей.
Еще раз подчеркнем: двигатель прогресса – это экономическая и политическая конкуренция. Как и соревнования в спорте. Монополиям новые продукты и технологии не нужны, они и так получат свой сверхдоход. Госкомпаниям они тоже не нужны, там нет хозяина, а разворовывать «ничейную» собственность можно, и производя устаревшую продукцию. Новые продукты и технологии, а значит и рост уровня жизни, нужны лишь самим гражданам, олигархи и так купаются в роскоши. Но опросы россиян показывают, что эта простая истина еще недоступна большинству россиян. Многие все еще вздыхают по затратной директивной плановской социалистической системе. Россияне должны наконец осознать, что власть, убивающая конкуренцию и порождающая госмонополии, препятствует росту их благосостояния. В мире добились успеха только те страны, которым удалось заимствовать порядки (политические и экономические институты) развитых стран.
Но авторы книги показывают на примерах, что переход от политики обогащения «элиты» к политике, обеспечивающей благосостояние всего общества, происходит только «в точках перелома», при сочетании определенных условий, когда низы не хотят, а верхи уже не могут удержать власть. Мы обычно называем эти точки перелома кровавыми или бескровными (бархатными) революциями. Важно, что в этих точках перелома не просто меняются авторитарные правители, но происходит смена порядков, когда институты сбора дани с населения заменяются институтами сотрудничества, гарантиями прав и свобод граждан, их свободным доступом к любым формам предпринимательства. Если этого не происходит (как при военных переворотах во многих странах Латинской Америки), то сохраняются причины обнищания народа.
