Виктюк все-таки — уникальный человек. Я не понимаю, как можно, при такой интенсивности интервьюирования, умудряться для каждой встречи с журналистами находить эксклюзивные истории и совершенно фантастические прожекты, повторяясь более чем умеренно. Сегодняшняя ресторанная пресс-конференция (на которой Роман Григорьевич сумел театрально обыграть даже фуршет — кстати, великолепный, одни только шашлыки из гусиной печенки и почек чего стоили) была посвящена предстоящей большой ретроспективе его спектаклей, пафосно названной «Роман с любовью». Не знаю, может я, сделав не одно интервью с Виктюком, что-то упустил, но замысел о постановке пьесы Альдо Николаи про трех старых актрис, в которой маэстро намерен занять Елену Образцову, Аллу Пугачеву и Татьяну Доронину, я с изумлением услышал впервые.

Самое забавное, что в мифе Виктюка о самом себе правды гораздо больше, чем может показаться. Речь, понятное дело, не идет об истории про жену и дочь, которую Роман Григорьевич недавно поведал в ток-шоу «Сто вопросов к взрослому. Но вот, к примеру, история про Елену Образцову, которая для несостоявшейся постановки «Венеры в мехах» накупила в нью-йоркских секс-шопах причиндалов для садо-мазо — не выдумка Виктюка. Мне ее в свое время рассказывала сама Елена Васильевна, и не просто рассказывала (она-то ведь и сама — та еще сказочница), но и в бытность мою журналистом газеты «Жизнь» согласилась на фотосъемку в ошейнике с шипами и с плеткой в руках. Так что может еще и Доронина с Пугачевой поиграют вместе в странные игры Романа Виктюка.

Ретроспектива, если кому интересно, пройдет с 24 марта по 10 апреля в зале «Мир» (не самый лучший вариант, конечно, но, видимо, выбирать особо было не из чего). Не будет «Заводного апельсина» и «Антонио фон Эльба», а в остальном — практически все спектакли Виктюка последних лет («Саломея, или Странные игры Оскара Уальда», «Мастер и Маргарита», «Сергей и Айседора», «Путаны», «Коза», «Последняя любовь Дон Жуана», «Давай займемся сексом», «Нездешний сад», «Непостижимая женщина, живущая в нас», «Наш декамерон XXI», «Эдит Пиаф»), в том числе и два последних («Масенькие супружеские преступления» и восстановленные в новом составе «Служанки»). Я это все уже видел раньше. Кое о чем писал в дневнике:

• «Нездешний сад» — http://www.livejournal.com/users/_arlekin_/25682.html?nc=1
• «Коза, или Кто такая Сильвия?» — http://www.livejournal.com/users/_arlekin_/287866.html?nc=7
• «Сергей и Айседора» — http://users.livejournal.com/_arlekin_/494378.html?nc=14
• «Последняя лююбовь Дон Жуана, или Эшафот любви» — http://www.livejournal.com/users/_arlekin_/372032.html?nc=5
• «Непостижимая женщина, живущая в нас» — http://users.livejournal.com/_arlekin_/744732.html?nc=6
• «Масенькие супружеские преступления» — http://users.livejournal.com/_arlekin_/732049.html?nc=4
• «Служанки» — http://users.livejournal.com/_arlekin_/729407.html?nc=28
• Мое интервью с Виктюком двухлетней давности — http://users.livejournal.com/_arlekin_/407986.html?nc=15

Русь! Давай займемся сексом!

Театральный июль в Москве прошел под знаком Виктюка — за несколько недель были показаны публике почти все последние постановки его театре, включая последнюю премьеру. Спектаклем о жизни и смерте танцовщика Рудольфа Нуреева «Нездешний сад» Роман Виктюк продолжил отрабатывать свой неофициальный, но давний и устойчивый имидж режиссера «про геев» и «для геев». Хотя, говоря по справедливости, гомосексуальная тема, присутствуя так или иначе в большинстве постановок Романа Григорьевича, все же не подается как основная. Виктюк смотрит шире — его интересует не столько секс однополый, сколько секс в принципе, как таковой. Другое дело, что любой разговор о сексе у Виктюка так или иначе касается моментов, во времена его творческой молодости находившихся под стражайшим запретом.

Когда-то эпатажным казалось одно только использование в спектакле по советской пьесе «Вечерний свет» (драматурга Арбузова), действие которой происходит во глубине Сибири, композиций Джо Дассена. Тогда Роману Виктюку, которому без эпатажа прожить никак невозможно, удавалось обходиться малой кровью. Потом пришлось напрягаться, придумывать танцы накрашенных и переодетых в женское платье мужиков под песни Далиды в «Служанках» или заставлять ни в чем не повинного контр-тенора Эрика Курмангалиева играть в полуобнаженном виде однополоый секс («М. Баттерфляй»). Сейчас и этим никого не удивишь, а находки, прежде шокировавшие, ныне благодаря пародиям известны любому школьнику — причем куда лучше первоисточника. Виктюк однако же в свои 67 продолжает проявлять активность. Творческую, разумеется. И завидную — по нескольку премьер в год, и одну из них непременно — к дню своего рождения (как известно, сам режиссер считает, что ему навеки 19). Правда, желанный шоковый эффект ему приходится вызывать средствами более простыми — чтобы и самым «продвинутым» мало не показалось.

Показательна в этом смысле судьба спекакля «Путаны». Виктюк давно уже сдал в утиль многие постановки, сделанные после «Путан» — а с этим спектаклем все не расстается. Вот и минувшим летом на своеобразном «фестивале» спекатклей Виктюка в Московском доме музыки «Путан» сыграли дважды — дай Бог, не в последний раз. Смотришь на это зрелище и думаешь: где еще потом у Виктюка были кресты, вписанные в красную пирамиду? — в «Мастере и Маргарите»? — а в которой, в нижегородской или в московской? — в обоих (точнее в обеих)? — а где еще у Виктюка бегал Чарли Чаплин? — в «Заводном апельсине», я не ошибаюсь? — что же говорить про пляшущих на авансцене четырех полуголых мужиков с размалеванными лицами? — или китайских халатах на голое тело? — ассоциации, понятные даже тем, кто с творчеством Виктюка знаком исключительно по кавээновским пародиям на его спектакли?

Мне кажется, понятно, почему. Пьеса Манфреди о том, что люди творческих профессий — больше проститутки, чем собственно уличные девки, Роману Григорьевичу ой как дорога. Ему, обладателю самого раскрученного брэнда в коммерческом российском театре и давно превратившему свою режиссерскую деятельность в конвейерное производство (моя рецензия на московский вариант «Мастера и Маргариты», опубликованная в «Комсомольской правде» в октябре 2001-го, так и называлась — «Виктюк поставил «Мастера и Маргариту» на поток»), мысль о проституции как самом комфортном для «творческого» человека способе существования должна быть идейно близка. И «Путаны» для Виктюка — своего рода манифест. Не эстетический, конечно (таковыми навсегда останутся пресловутые «Служанки» и «М. Баттерфляй»), а идеологический. Как для Маяковского — стихотворение «Вам!» с финалом:
Вам ли, любящим баб да блюда,
Жизнь отдавать в угоду?
Лучше я блядям в баре буду
Подавать ананасную воду!

в «Нездешнем саде» Роман Григорьевич продолжает гнуть свою линию. Виктюк даже если за «Вишневый сад» возьмется, все равно превратит его в «нездешний» и «адский» («Адский сад» Ренато Майнарди он ставил в середине 90-х в «Современнике» с Мариной Нееловой и Лией Ахеджаковой). Пьеса «Нездешний сад» (автор — Азат Абдуллин) — спонтанная компилляция из общеизвестных цитат и нелепых, нечеловеческих, примитивных реплик, используемых как связки для этих цитат. Но Виктюка качество текста давно не беспокоит. Он бы вообще без текста обошелся, но не могут же полуобнаженные актеры два часа молча под музыку балетов Чайковского и песни Эдит Пиаф друг друга трогать и лизать. Виктюк повторяется так давно и так явно, что в первые полчаса трудно не расхохотаться, наблюдая за ползающим по сцене Дмитрием Бозиным — главной «музой» режиссера в последние десять лет. Разве что в «Саломее», где Бозин играл, разумеется, Саломею, на актере были темные стринги (вследствии чего хорошо просматривалась задница), а в «Незримом саде» в образе Нуреева он предстает в белых (зато полупрозрачных) трусиках-боксерах. Не знаю, квалифицировать это как развитие режиссерской мысли или как творческий регресс. Роману Григорьевичу бы, пока не поздно, податься в постановщики гей-стриптиза — с его фантазией и образованностью ему бы там цены не было!

Наверное, подобные мысли время от времени посещают и самого маэстро, которому надо отдать должное: Виктюк как ни один другой режиссер отдает себе отчет в том, что творит. И все что делает — делает осознанно. Это он доказал своей, на мой взгляд, самой удачной за последние годы художественной провокацией — поставил в собственном театре пьесу израильского драматурга (а по совместительству — вице-мэра города Хайфа) Валентина Красногорова «Давай займемся сексом».

«Давай займемся сексом» — даже для Виктюка название слишком откровенное. Нарочито откровенное. Настолько, что можно сразу заподозрить самоиронию, которой, к счастью, Роман Григорьевич, несмотря на развившуюся в нем в последние годы способность подслушивать шепот великих покойников через форточки в небе, не утратил. Так и есть — уставший от насмешек «мэтр эротического театра» в этом спектакле пародирует самого себя. Питерская команда КВН ставит в стиле Виктюка сказку Колобок и завоевывает популярность благодаря одной лишь реплике «Платье медведю!»? А Виктюк напяливает на другого своего любимого актера Добрынина прозрачную юбчонку и заставляет его, кривляясь, говорить писклявым голоском. (Николаю, как «служанке» со стажем, не привыкать). Оба-нист Угольников делает фарсовый сюжет «Три брата» (имея в виду «Три сестры» в воображаемой версии Романа Григорьевича)? Виктюк отвечает ему брошенными в зал криками безумной медсестры из сумасшедшего дома: «Надо жить! Надо работать!». Впрочем, «жить и работать» — не из Виктюка. Как у голодного, способного думать исключительно о еде, все мысли у Виткюка давно заняты одним. Сексом. Мораль пьесы израильского драматурга (в прошлом — ленинградского ученого) проста, как библейские заповеди:

— Не говори о сексе, занимайся им, и чем больше, тем лучше.

— Все болезни — от недостатка секса.

— Секс значит больше любви и больше жизни, он вмещает в себя и любовь, и жизнь.

— Душа значит больше, чем тело, но душа должна помещаться в привлекательном теле, в противном случае она вообще ничего не значит.

— Секс нужно ввести как отдельный школьный предмет, и самый важный, поскольку математика в жизни не нужна никому и никогда, а секс нужен всем и всегда.

К этим нехитрым, хотя и трудно оспоримым по здравому размышлению истинам исходного текста Виктюк добавляет свои, тесно взаимосвязанные. Известную давно: все люди одиноки. И сравнительно свежую, а в исполнении Виткюка и вовсе неожиданную: секса нет. Не в СССР нет, и не в Российской федерации как его правоприемнице — а вообще. Нету секса. Никакого, даже, как это не покажется совсем уж диким, однополого. Одни разговоры о нем. А как доходит до дела — ничего. Абсолютный ноль. А без секса плохо, без секса тоскливо. Так тоскливо, что с ума сойти можно. Что, собственно, с героями пьесы и происходит. И сидят они бедные, в «дурке», не нужные никому, даже друг другу, маются под гнетом вселенского воздержания. А при них медсестра, тоже сошедшая с ума на той же почве, тоже никому не нужная. «Давай займемся сексом!» — твердят друг другу психи, как впавшие в транс шаманы. «Давай займемся сексом!» — заклинает медсестра свое отражение в зеркале. И тишина.

Избравший в последние десять с лишним лет (как раз после «Служанок») стилем своего режиссерского мышления эклектику, Виктюк из бестолковой и не претендующей на художественные откровения пьески сделал удивительно внятный и абсолютно завершенный по мысли и по форме спектакль. Но, кажется, перестарался. Потому как даже если секса вообще нет, то в нашей стране его нет в особенности. И разговоры об этом отечественную публику не очень греют. Вот одна из героинь обещает повторять слово «вагина» двести тысяч миллионов раз, пока оно не перестанет вызывать смешки и станет обычным медицинским термином. Двести не двести, но раз пятнадцать она его повторяет — а смешки из зала все равно звучат. Судя по всему, Виктюк был готов к недопониманию. Во всяком случае, в финальном монологе медсестры все заветные думки о волнующей проблеме, скрытые на протяжении большей части спектакля в подтексте, режиссер озвучивает напрямую. В связи с чем финал кажется неоправданно затянутым. Как будто автор в творческом процессе переутомился — и рад бы кончить, да не получается. Гиперсексуальность режиссера растворяется во фригидности зрителя. Как будто Виктюк в отчаянии умоляет: «Русь! Давай займемся сексом!»

А Русь, как всегда, безмолвствует.

В Театре Романа Виктюка состоялась премьера спектакля «Мандельштам». Постановка пьесы американского драматурга Дона Нигро о трагической судьбе великого русского поэта - реквием по всем погибшим творцам. «Известия» встретились с режиссером и поговорили с ним о силе слова, магии искусства, работе с Еленой Образцовой и планах на будущее.

Роман Григорьевич, многие театры решили отметить 100-летие революции, а вы поставили спектакль о Мандельштаме. Почему?

Потому что Мандельштам - представитель революции в искусстве. Он, Даниил Хармс, Александр Введенский были главными революционерами. Эти русские поэты из породы уникальных людей, которая была уничтожена. То, что они писали, что предлагали, было сознательно остановлено. За это их изолировали от искусства. И это преступление. Потому что, когда их не стало, никого не волновало, в чем же была их гениальная идея, прозрение, опережающее время на сто лет. Долгое время Европа думала, что с ее Ионеско, Беккетом она вступила в новую пору, что это - искусство, высота. Но всё, что эти авторы написали, было предопределено гораздо раньше у нас, и никого это не волновало.

- Почему вы думаете, что не волновало?

Я знаю эту улицу в Ленинграде, дом, квартиру, в которой жил Даниил Хармс. Откуда его увели и арестовали. ОГПУ казалось, что всё, что им было нужно, они собрали и вынесли. Но то, что они забрали, - барахло. Через какое-то время в квартиру пришел друг Хармса Яков Друскин. Он был потрясен: ничего не было, а чемодан с рукописями Хармса остался.

Фантастический подвиг совершила жена Мандельштама Надежда. Когда его посадили, она всё, что он написал, - стихи, прозу - заучила наизусть. Его уже не было, а она всё держала в голове. В нашем спектакле эта история про жену Мандельштама есть.

- Вы говорите, что революционером был Мандельштам, а мне кажется, что на сцене революционер вы.

Не только. Я ставил всех драматургов, которые у власти не были в почете.

- Вы это делали намеренно?

Да. Я одним из первых ставил Вампилова. А познакомились мы с ним, когда я работал в Калинине. А позже он приехал в Москву. Хотел, чтобы здесь ставили его пьесы. Мы ходили с ним по театрам, пристраивали их - Саша Вампилов боялся людей больше, чем я. Драматург Михаил Рощин, пьесы которого я ставил, тогда всё улыбался и говорил: «Ну ходи, ходи...»

В Театре Гоголя у нас взяли пьесу «Прошлым летом в Чулимске» и велели прийти через несколько дней. А когда мы пришли, главреж с размаху сунул нам пьесу, да так, что ни я, ни Саша не успели ее поймать. Страницы разлетелись. Мы собирали их, а этот человек, который даже не открывал и не читал пьесу, кричал: «Этой пошлости в этом театре не будет никогда!»

- Но столичный Театр имени Ермоловой все-таки поставил «Старшего сына».

Не при жизни Вампилова. Уже после того как он умер. Потом в театре по кабинетам висели фотографии Саши. «Наш любимый драматург!» А когда я говорил, что мы с Сашей приносили пьесы и их не брали, мне отвечали: «Как? Вы говорите, что приходили? Да вы что!» Ага, приходил. Так же было и с пьесой Петрушевской, которую я пробивал по театрам.

Эфрос мне сказал, что ее пьесу «Уроки музыки» при нашей жизни поставить будет нельзя. А мне только скажи, я тут же завелся. Пришел в университетский театр МГУ и поставил эти «Уроки музыки» с профессорами и студентами. Что скромничать, к зданию было невозможно подойти - толпа зрителей осаждала.

Для меня стало открытием, что у вас более 200 постановок в театрах по всему миру. Такого багажа нет ни у одного режиссера.

Нету. Я об этом не говорю, никто не поверит. Нет ни одного коллеги, кто подобрался бы близко.

- Зачем вам был нужен такой объем работы?

Я понимал, что это мое назначение.

- Не корысти ради?

Боже упаси!

Но при этом ваши родители не видели в вас режиссера. А цыганка и вовсе нагадала, что вы будете дирижером. Вы занялись профессией вопреки близким и предсказаниям?

Семья никогда мне ничего не запрещала. Я поехал поступать в Москву. А родители провожали меня на вокзал и не знали, куда я еду. Когда они увидели табличку «Львов–Москва», сказали: «Мы перепутали поезд». Ведь я должен был ехать в Киев, куда меня брали без экзаменов.

- Так как же мама отпустила вас в Москву? Доверяла?

Это не доверие, она просто наперед знала, как всё будет. Если я решил, то всё. Поэтому никто из родителей никогда не контролировал меня.

- Мама видела ваши спектакли?

Во Львове видела, конечно. Она просто плакала от счастья. Ей очень нравилось, а иначе и быть не могло.

- Больше вы с цыганками дела не имели?

Никогда. Не потому, что не верю, просто они не приходили.

- К экстрасенсам не было соблазна обратиться?

Боже! С ними со всеми я дружил и дружу по сей день.

- Но про себя знать ничего не хотите?

Ничего. Им даже в голову никогда не приходило меня просвещать. Однажды, еще на волне популярности Кашпировского, телевидение решило меня один на один с ним свести. Записывали передачу, на которой он пытался меня «просканировать». Но со мной этот номер не прошел. Кашпировский остановился и сказал: «Всё, больше мы писать не будем. С ним бесполезно».

- Это оттого, что вы сами маг-чародей?

А как же! Режиссер категорически не может быть без магии. Без магии все занимаются материей. А это к искусству не имеет никакого отношения.Материя - это зло.

- Малевич вставал перед Мандельштамом на колени. А вы перед кем-нибудь склоняли голову?

Конечно. Во-первых, перед родителями. А еще перед папой римским. Это было в Италии, где я много лет ставил спектакли. И вот однажды меня привели на аудиенцию к Иоанну Павлу II. Я знаю польский и говорил с ним на его родном языке. Попросил благословения на постановку одной из его пьес.

Когда учился в духовной академии, увлекался литературой. Меня заинтересовала его пьеса «Из жизни Христа». Естественно, в СССР этих пьес никто не печатал. Но во Львове мне удалось раздобыть их. Они были на польском. Но я читал по-польски. И пьесы мне понравились.

И вот, когда представился случай, я называю ему все три его пьесы. Он слушал и внимательно смотрел на меня. У него были такие прозрачные глаза! Они тебя просвечивали моментально, врать, что-то изображать - бессмысленно совершенно. И вдруг он взял мою руку и поцеловал.

- В благодарность за то, что вы заинтересовались его творчеством?

За то, что я его понимаю. Эти пьесы никто не ставил никогда, а я знал их. Он поцеловал мне руку, и какая-то сила меня взяла за плечи и начала опускать на колени... Был еще один человек, перед которым я готов был пасть ниц, - Елена Образцова. Я обожал ее, дружил с ней, ставил для нее. Последняя наша совместная работа - спектакль «Реквием по Радамесу» по пьесе Альдо Николаи в Театре Сатиры. В этой постановке она вышла на сцену вместе с Ольгой Аросевой и Верой Васильевой.

В фойе нашего театра висит портрет Елены Образцовой, а в Большом театре, в котором она прослужила много лет, портрета нет. До сих пор. Как говорит Татьяна Доронина: «Значит, так надо». Ну надо, так надо. Поэтому Елена Васильевна и зазвучала в драматическом спектакле.

- Как же вы уговорили ее на такую авантюру?

Она сама пришла и предложила себя в качестве актрисы. Это было еще в 1999 году в Санкт-Петербурге, где я с театром был на гастролях. Лена приехала на спектакль «Саломея», а после зашла за кулисы и сообщила: «Я ухожу из Большого театра. Сейчас же пишу заявление и выхожу к тебе на работу». На следующий день я пришел к ней, принес пьесу Ренато Мейнарда «Антонио фон Эльба». Мы прочитали ее, и она сказала: «Я твоя!»

Елена Образцова была святым человеком. Она служила искусству. Всего в жизни добивалась только собственным трудом. Ничего не приобретала авантюрами. Интриги ее не волновали. Она была преданным другом. Вот одна история, которая ее характеризует. Лена знала о своей болезни, долго лежала в больнице и собиралась ехать в Германию на лечение. А наш театр закрывался на ремонт и переезжал на временную площадку.

Я приехал к ней и сказал: «Лена, одевайся в белое. Будут камеры, и ты споешь то, что пела в спектакле «Реквием по Радамесу». Не задумываясь, она сказала: «Сейчас буду готова». Она приехала сюда, в Сокольники, где были рабочие, кругом грязь, стройка. Чисто было только на сцене. Елена Васильевна вышла и спела. Так она не пела никогда. Это было ее последнее вокальное выступление.

- Она уехала в Германию, откуда уже не вернулась?

- Да. А за день до смерти она позвонила и сказала: «Всё, мне конец».

- Что вы ей ответили? Не стали приободрять?

Я ничего не мог сказать, потому что знал, что так оно и есть. До этого я мог говорить что-то, шутить с ней, но тут... всё. Она была готова к этому. И даже когда лечилась, никогда не говорила о болезни, не жаловалась. Была сильной.

- Вы часто задумываетесь о смерти?

Как можно об этом не думать? Они все, мои друзья, встречают смерть как переход. Поэтому не ужасаются. И я не буду.

- Вы как-то сказали, что счастье - это переход между двумя несчастьями.

Конечно. Я и сейчас это знаю.

- Получается, на одно счастье приходится два несчастья?

Нет. Одно несчастье впереди, другое сзади.

- Полоса белая, полоса черная?

Не белое и черное - так неправильно. У счастья и несчастья цвета нет. Если бы он был, пожалуй, мы бы знали, как можно подготовиться к этому. От несчастья спастись нельзя. Просто надо знать, что оно есть. И входить в него, как в утренний туман. Он всё равно загадка, тайна.

- За счастье надо бороться?

- Бороться - это значит строить расчет, предавать людей. Задумайтесь, мы каждый день живем в этом.

- Вы много читаете. Сызмальства были такой начитанный?

А как же! Видите, сколько книг?!

- Сейчас книги не читают, всё больше интернет, где информация по верхам.

Конечно, но с такими людьми я не общаюсь. Они мне неинтересны.

- Что надо сделать, чтобы книга стала востребованной?

Я не знаю. Но если бы я был Богом, я бы сделал так, чтобы мамочки читали детям, когда они еще в утробе. Меня мама водила в оперу, пока я не родился. И на «Травиате» я начинал так биться, что ей трижды приходилось уходить со спектакля.

- Видимо, музыка Верди вам нравилась.

Это мой любимый композитор. Когда я был в Милане, пошел на могилу Верди и рассказал ему историю про маму. И пообещал ему, что последним спектаклем моей жизни будет «Травиата». А потом я скажу: «Занавес!»

- Вы хотите сказать, что «Травиата» будет знаком, что уже пора?

Я столько раз в опере работал, и сколько мне предлагали «Травиату» поставить... Но я так и не согласился. Мне занавес закрывать еще рано.

- Это оптимистический взгляд на судьбу?

Нет, просто так меня приучили. Всё.

Роман Виктюк. Кто он?)) и получил лучший ответ

Ответ от Наташа Егорова[гуру]
Роман Григорьевич Виктюк (родился 28 октября 1936 года во Львове) - советский, российский, украинский театральный режиссёр.По окончании в 1956 году актёрского факультета ГИТИСА работал в театрах Львова, Киева, Твери и Вильнюса.В Русском драматическом театре Литовской ССР (ныне Русский драматический театр Литвы) был ведущим режиссёром в 1970-1974 годах.Поставил пьесу П. Шеффера «Чёрная комната» (премьера 29 января 1971), романтическую драму Юлиуша Словацкого (в переводе Бориса Пастернака) «Мария Стюарт» , «Валентин и Валентина» М. Рощина (1971), «Любовь - книга золотая» А. Толстого, «Дело передаётся в суд» А. Чхаидзе, «Принцесса и дровосек» Г. Волчек и М. Микаэляна (1972), «С любимыми не расставайтесь» А. Володина, «Встречи и расставания» А. Вампилова, «Продавец дождя» Р. Нэша (1973). Позднее приглашался в Вильнюс для постановок в Русском драматическом театре «Уроков музыки» Л. С. Петрушевской (премьера 31 января 1988) и «Мастера и Маргариты» по М. А. Булгакову (премьера 20 октября 1988).Начиная с середины 1970-х, режиссёр ставит спектакли в столичных театрах, среди которых «Царская охота» в Театре им. Моссовета, «Муж и жена снимут комнату» и «Татуированная роза» во МХАТе, «Утиная охота» А. Вампилова и «Уроки музыки» Л. Петрушевской в Студенческом театре МГУ (был запрещён) .Спектаклем «М. Баттерфляй» по пьесе Д. Г. Хуана открылся «Театр Романа Виктюка» , объединивший артистов из разных театров, близких режиссёру своим мировоззрением.В 1988 году на сцене театра «Сатирикон» Роман Виктюк поставил свой самый известный спектакль - «Служанки» , по пьесе Ж. Жене. Благодаря разрабоке особой актерской пластики Валентином Гнеушевым, хореографии Аллой Сигаловой, подбору музыки Асафом Фараджевым, костюмам Аллы Коженковой, гриму Льва Новикова, - в сочетании с актёрской игрой Константина Райкина (Соланж) , Николая Добрынина (Клер) и Александра Зуева (Мадам) , - Виктюку удалось создать неповторимый спектакль, с исключительно яркой внешней театральностью. Спектакль был показан во многих странах мира, собрал восторженные отзывы в мировой театральной прессе, а самого режиссёра сделал одним из самых узнаваемых и известных театральных деятелей страны.Некоторые критики считают, что актуальность Виктюка в нынешней театральной России заметно снизилась. В качестве примера они ссылаются, например, на постановку спектакля «Заводной апельсин» , в которой режиссёр попытался несколько отойти от исповедуемых им принципов чувственного, изнеженного, эстетического театра. Как было замечено известным критиком Романом Должанским:Он больше не козыряет сладкой тягучестью порока, странностями и запретными чувствами. Все они, помогавшие смириться с окружающим насилием или игнорировать его, перестали быть свидетельствами личной свободы, а потому растеряли для него привлекательность. Окончательно утратив эти резервы свободы, режиссёр, видимо, и почувствовал досадную механистичность мироустройства.

Ответ от 2 ответа [гуру]

Привет! Вот подборка тем с ответами на Ваш вопрос: Роман Виктюк. Кто он?))

Ответ от Ѝрин [гуру]
Режиссер.

Ответ от RA [гуру]
Чудак, клоун.. Но забавный..

Ответ от Stanislav [гуру]
Роман Григорьевич Виктюк (родился 28 октября 1936 года во Львове) - советский, российский, украинский театральный режиссёр.

По окончании в 1956 году актёрского факультета ГИТИСА работал в театрах Львова, Киева, Твери и Вильнюса.
В Русском драматическом театре Литовской ССР (ныне Русский драматический театр Литвы) был ведущим режиссёром в 1970-1974 годах.
Поставил пьесу П. Шеффера «Чёрная комната» (премьера 29 января 1971), романтическую драму Юлиуша Словацкого (в переводе Бориса Пастернака) «Мария Стюарт» , «Валентин и Валентина» М. Рощина (1971), «Любовь - книга золотая» А. Толстого, «Дело передаётся в суд» А. Чхаидзе, «Принцесса и дровосек» Г. Волчек и М. Микаэляна (1972), «С любимыми не расставайтесь» А. Володина, «Встречи и расставания» А. Вампилова, «Продавец дождя» Р. Нэша (1973). Позднее приглашался в Вильнюс для постановок в Русском драматическом театре «Уроков музыки» Л. С. Петрушевской (премьера 31 января 1988) и «Мастера и Маргариты» по М. А. Булгакову (премьера 20 октября 1988).
Начиная с середины 1970-х, режиссёр ставит спектакли в столичных театрах, среди которых «Царская охота» в Театре им. Моссовета, «Муж и жена снимут комнату» и «Татуированная роза» во МХАТе, «Утиная охота» А. Вампилова и «Уроки музыки» Л. Петрушевской в Студенческом театре МГУ (был запрещён).

Эпатажный театральный режиссер, которому сегодня - 75, рассказал, как на банкете будет мешать горилку с виски, как поставил "Служанок" в тюрьме, а Тимошенко хочет подарить ее портрет, - в интервью Сегодня .

- Роман Григорьевич, сегодня вам - 75. Как праздновать будете?

Готовлю себе подарок уже пару месяцев - это мой новый спектакль «Коварство и любовь» по Шиллеру - о бедной девушке Луизе и ее возлюбленном Фердинанде (эту же пьесу он ставил еще в 1969-м в Калининградском ТЮЗе. – Авт.). После премьеры планируется банкет в ресторане в Москве, но кто там будет, не знаю. Жду всех, кто меня любит.

- Бокал в свою честь поднимете?

И не один! Я вообще поклонник виски и «горілки з перцем».

- Перед цифрой «75» трепещете?

Режиссеру всегда должно быть 19, потому что он всегда начинает. И если у него есть опыт и знания, то он безумно много теряет. Потому что в нем пропадает детское восприятие жизни, и в расчет входит сознание. А должно быть все первородно! Вот вы были пионеркой или комсомолкой?

- Нет.

А если бы были, то знали бы. Собирались, например, на стадионе пионеры. Физрук командовал: «На старт, внимание, марш!» И если ты бежишь и думаешь - зачем тебе это, какая у тебя скорость, и какая будет отметка, - никогда не придешь к настоящему финишу. А тому, кто об этом не думает, никакая преграда не страшна - само небо его переносит над пропастью, и человек добегает.

Виктюку - 18. Один из первых выходов на сцену

- Жизненные итоги какие-то будете подводить?

Какие итоги? Если мне всегда 19. У меня все как в первый раз. Мы же не живем в советское время, когда нужно подводить пятилетки. Хотя и в то время у меня были успехи. Но никакого «итого», как в бухгалтерии, я подводить не буду - все ведь еще только впереди!

- Некоторые критики и актеры называют вас жестким…

Это их личное дело. Жестким я могу быть лишь с людьми, которые невнимательны, забывчивы или увлекаются на стороне другими делами. А сейчас соблазнов много. Доллар - фантом, который притягивает, портит и убивает. Как и кино, сериалы, телевидение, корпоративы убивают сегодня талант. Это очевидно!

Кстати, один актер из вашей труппы, Дмитрий Малашенко, и у вас в театре играет, и в телешоу «Большая разница». Как вам это?

И пусть. Пародировать у него получается все хуже. Да, действительно, ему удалось хорошо поймать внешнее сходство с Андреем Малаховым, Анастасией Волочковой, но на этом он и остановился.

- А как относитесь к пародиям на себя?

А я их не смотрю. Анекдоты слышал, но не вспомню. Очень люблю эпиграммы Вали Гафта, вот жду, он пообещал к юбилею что-то интересное сочинить. Кстати, в ноябре я начинаю снимать о нем документальный фильм.

Ваше имя у большинства людей ассоциируется с прилагательными «эпатажный», «скандальный». Как думаете - почему?

Это по недомыслию людей. Очень просто и легко придумать что-то, если нельзя расшифровать. Если есть тайна, если есть свет в человеке, который другие люди не могут ухватить, вот тогда и придумывается всякая глупость. Я поставил больше двухсот спектаклей, и поверьте, если бы они все были эпатажными, их бы никто никогда не увидел. У меня есть постановки, которые шли и идут по 25-27 лет.

«Служанки». Спектакль идет с аншлагами уже 30 лет

- Но в одном из ваших самых известных спектаклей «Служанки» главные роли исполняют мужчины…

Там все так, как хотел Жан Жене (автор пьесы. - Авт.). Если бы критики прочитали книгу Сартра «Святой Жене», они бы меня поняли! Кстати, как-то на симпозиуме, посвященном памяти писателя, один из его друзей подошел ко мне с вопросом: «Вы что, читали дневники Жене?» (настолько постановка была схожа с позицией самого писателя. - Авт.) А как я мог их прочитать, если даже французского не знаю, и в России их не печатали. Единственное, чего не знал, так это что Жене хотел, чтобы «Служанок» играли в тюрьме. Но мы сыграли пьесу в самой великой тюрьме мира - в России, так даже Ленин ее называл.

- Хорошо, а кто тогда Виктюк?

Ребенок. Взрослый ребенок. Но, увы, сейчас наступает время, когда детство не востребовано. И все великие дети, такие как Ульянов, Ефремов, Лавров, уходят один за другим. На детство сейчас дефицит, а без него нет любви и добра. И этим людям нечем было жить, и они от этого так страдали. Я с ними работал, и это знал.

- Вы известный модник, любитель ярких пиджаков. Откуда эта страсть?

Я же из Советского Союза, времен серых костюмов. Когда мы впервые поехали с Люсей Гурченко в Италию, на нас были надеты китайские джинсовые одежки. И когда я встретился с великим модельером Карлом Лагерфельдом, то чуть с ума не сошел. В то советское время мы не могли предположить, что будем одеты в какие-то бренды. И сейчас, когда я могу себе это позволить, я счастлив. Кстати, всю одежду я покупаю за границей, в России такого еще нет.

- Когда идет ваша постановка, где вы находитесь?

За кулисами, с актерами.

- Чтобы подсказывать?

Я что, больной? Как можно подсказывать ноты, музыку, партитуру чувств? Я просто стою тихо и за всем наблюдаю.

Режиссер говорит, что в душе еще ребенок

- Как часто бываете в родном Львове?

Как только выдается свободная минута, сразу еду туда. Именно в этом городе мне гадалка в 14 лет сказала, что я буду дирижером. Она тогда не знала, что дирижер и режиссер имеют так много общего. Я же был без слуха, и никогда не учился чему-либо, связанному с музыкой.

- А за столько лет проживания в Москве кем себя считаете?

Я живу в Москве с 15 лет, но все свои регалии всегда начинаю с «народного артиста Украины». Потом идет «народный артист России» и так далее.

- Слышала, вы живете в квартире сына Сталина, это правда?

Да, раньше я себя называл бандеровцем, живущим в квартире вождя. Но уже даже такое произносить нельзя, ведь у него звание Героя забрали. Значит, теперь я просто львовянин. Да, действительно, в моей квартире жил весь генералитет Советского Союза.

- Вы знали это, когда покупали квартиру?

Вы что, тронулись? За какие это деньги я мог себе позволить ее купить? Даже мысли такой не было. Квартиру я получил благодаря Михаилу Ульянову, который пошел к Лужкову просить выделить для меня место в этом доме. Лужков встретил его в штыки, мол, никому эту квартиру не отдам. Но, услышав фамилию «Виктюк», без паузы сказал: «Ему - да!»

- Какие у вас сейчас отношения с властью?

Меня всю жизнь Бог берег от политики. Я никогда не был в партии, в комсомоле. Всегда шел по обочине, но это не мешало мне ставить спектакли в главных театрах страны. Может, это и было мое предназначение: что я - бандеровец, который поселился в квартире главного бандита, и ни разу не поставил спектакль, обслуживающий систему. Даже во МХАТЕ к 50-летию СССР я поставил «Украденное счастье» по Франко. Немногие могли себе это позволить!

- А как относитесь к нынешней политической ситуации в Украине?

О какой именно ситуации вы хотите меня спросить?

- О деле Юлии Тимошенко, например.

Понял. Во-первых, я знаю ее лично. Во-вторых, у меня есть ее живописный портрет, который по моей просьбе написал один художник. И я жду момента, чтобы подарить его ей. А вот с верхушками правящей партии не общался и предложений от них не получал.

Почти ничего не известно о вашей семье, разве что во Львове у вас якобы живут жена и дочь… Кто они, чем занимаются?

Их нельзя трогать. Вы поймите, злая и агрессивная энергия чужих всегда снимает покровы света с близких людей, а я этого не хочу делать. Мы действительно живем не вместе, но на юбилей они ко мне приедут.

- А сколько у вас внуков?

- Кто ваш лучший друг на данный момент?

Все мои лучшие друзья ждут меня уже в другом измерении.

- А с кем из украинских актеров общаетесь?

С Богданом Ступкой, с Адочкой на днях виделся (Ада Роговцева. - Авт.). С Богданом я вообще из одного города. Помню, я уже был первым человеком во Львове, а Ступка в это время еще в школе учился. И в одном из спектаклей, где я играл главную роль, Богдан играл задние ноги кобылы. И когда я спустя много лет напомнил об этом факте Ступке, он сказал: «Ты специально дождался момента, когда я стану министром, чтобы об этом все узнали?!»

О СВОЕЙ ОРИЕНТАЦИИ

Слухи о нетрадиционной ориентации Виктюка гуляют последние 10 лет, как и то, что к нему в труппу попадают лишь «избранные мальчики». Сам режиссер не раз заявлял, что «в творческой единице обязательно есть женское и мужское начало». А нам он так сказал: «Боже мой, как глупы те, кто считает меня «того». Я всю жизнь пою Гимн Женщине - какая нетрадиционная ориентация?! Я работал с лучшими актрисами второй половины ХХ века, как можно с ними не дружить и не любить их? Это и Алиса Фрейндлих, и Таня Доронина, и Елена Образцова, и Наташа Макарова, и Рита Терехова». А вот главной женщиной в его жизни Виктюк назвал маму (умерла в 1992-м).

Роман Григорьевич Виктюк - "гениальный славянский режиссер", как называет его однокурсница Валентина Талызина, - родился во Львове. Именно там он, будучи еще школьником, начал ставить театральные эксперименты, используя одноклассников и друзей. Когда Рома подрос, он отправился в белокаменную, "на поклон москалям". И они приняли его в ГИТИС. Затем была голодная юность, запреты партийных органов ставить некоторые спектакли, жизнь в тесной московской коммуналке и... любовь. "Служанки" Жана Жене переменили все. Появилась масса поклонников - не только субтильных симпатичных юношей, но и из сильных мира сего. Теперь у Виктюка свой собственный театр, актеры и "чичирки".

С той минуты, как мы познакомились с Романом Виктюком, до того момента, как я начала работать над записанным на диктофон интервью, прошло несколько дней. За это время я успела послушать выступления Виктюка, посмотреть спектакль, им привезенный, и прийти к грустному выводу о том, что меня постигла участь многочисленных телевизионных и газетных коллег, которым Маэстро элементарно "вешал лапшу на уши". То, что показалось мне при первой встрече чуть ли ни откровением, оказалось "бродячими сюжетами" из одной беседы в следующую. Попав под мощный поток обаяния Романа Григорьевича, я простодушно заглотнула наживку - и оказалась на крючке. Впрочем, все эти подробности читателя, который ожидает от интервью качества, волновать не должны. Что ж, еще не поздно: попробуем с крючка сорваться.

- Мне показалось, что вы, Роман Григорьевич, не ждете, пока вам зададут вопрос, а умело ведете за собой интервьюеров, навязывая то, что хотите сказать.

Да, конечно. Я думаю, что смысл каждого такого разговора состоит только в том, что мне в данный временной отрезок нужно сообщить. Просто выходить к людям, - дурное времяпрепровождение.

- Таким образом, вы навязываете мне игру, в которую я играть не намерена?

Боже упаси! Вы не производите впечатление человека, которому можно что-то навязать.

- Спасибо. Но ведь сами вы бесконечно играете в какие-то игры, и не только - не сцене. Какой вы на самом деле, Роман Григорьевич?

Такие веши даже пытаться определить бессмысленно. Наша душа путешествует в разных воплощениях, и осмыслить себя в каждом из них невозможно. Я - Скорпион и Крыса, значит, на мне печать силы и лидерства. Хочу я или нет, - отделаться от этого не могу. Лидером я был с детства, которое прошло в львовском дворе, где я научился понимать идиш, говорил по-польски, по-украински.

- Пан розмовляе украинскою мовою?

Як я можу нэ розмовляты? Но свой первый спектакль, собрав соседских ребят, я поставил по-русски. Это была опера "Пиковая дама". Без слуха, без образования, я создавал свою собственную сказку. Наверное, уже в этих первых детских опусах проявилась моя страсть к режиссуре. И при этом во мне все время что-то бунтовало против существования в массе. Я чувствовал, что обязан был как-то вывернуться из коллективной среды и занять место впереди.

- Удалось?

В тринадцатилетнем возрасте я впервые попал в пионерский лагерь. Было это под Киевом, естественно, сверстники воспринимали меня как "бендеровца". Ко мне, хотя я к агрессии не располагал совершенно, сразу возникло резко негативное отношение. И вновь я - конечно, бессознательно - призвал на помощь театр. Собрал детей и начал ставить пьесу, сюжет которой был очень любопытным: немец допрашивал комсомольцев. Если вы думаете, что я играл роль комсомольца...

- Не думаю.

Конечно, я был немцем, который допрашивал.

- Естественно проявилась ваша "скорпионья" сущность.

Я же об этом и говорю... И - все. С этого момента все было подчинено мне: я стал знаменитостью. Дочка директора лагеря сразу меня полюбила, я ей назначал свидания и меня даже оставили в этом лагере на вторую смену. Бесплатно.

- Жизненный опыт, приобретенный в пионерском лагере, пригодился в дальнейшем?

В частности, в армии, служить в которой мне было противопоказано совершенно. К моменту призыва я уже работал в театре и на телевидении, все в Львове меня знали - и военачальники делали все возможное, чтобы освободить меня от службы. Один умный генерал мне посоветовал: "Пойдите, а при первой возможности я вас освобожу". Я пошел. И так читал эту присягу на военную службу, так клялся любить родину, - как будто играл "звездную" роль. Командир полка, услышав это, приказал: "Каждый раз, когда солдаты будут принимать присягу, первым с автоматом должен выходить он". Я, по-моему, эту клятву прокричал раз тридцать пять. Потом ко Дню Советской Армии командир полка попросил меня поставить какой-нибудь спектакль. Я выбрал из "Фронта" Корнейчука именно тот акт, где все офицеры ползают в окопах и воюют против немцев. Все - начальник школы, лейтенанты - в этой пыли, в этой грязи ползали по четыре часа в день. А меня оставили в покое. Я был избавлен даже от того, чтобы ночью бежать на кладбище с окурком на носилках.

- А это еще зачем?

Чтобы похоронить окурок, брошенный в неположенном месте... В общем, армию я прошел спокойно. Рубцов на сердце, должен сказать, не осталось.

- Что было после армии?

Безумный ребенок из Львова поехал учиться в Москву. Я никогда в жизни не уезжал так далеко, и меня провожали как в Сибирь (мамин брат и другие родственники отсидели по многу лет как "бендеровцы-).

- Итак, вы приехали в Москву...

В убеждении, что должен учиться не на театрального человека, а на музыкального. Даже уговорил месячным стоянием под дверью святую Галину Петровну Рождественскую научить меня "до-ре-ми-фа-соль" - я ничего этого не знал. Сутками напролет мы занимались музыкой. Я даже дирижировал, играл на рояле: если мне что-то взбредет в голову, - остановить меня нельзя. Так было всегда.

- "Непреклонный белый человек"...

На мой век выпало столетие Ленина, пятидесятилетие образования СССР и многое другое, но я не поставил ни разу ничего конъюнктурного. При этом на мне всегда было клеймо антисоветчика. А сейчас я живу в квартире сына Сталина - самый большой абсурд, который можно придумать. Никак не могу избавиться от ощущения, что из этой квартиры, хоть и приватизированной, меня, рано или поздно, выселят. Только представьте себе: живу в первом доме у Кремля. Ужас! Я уже и планировку в этой квартире переделал, но, все равно, ощущение того, что я там нахожусь случайно, - живет во мне категорически.

- Я слышала, что вы очень долго слонялись по коммунальным квартирам.

Конечно. Наследие Сталина мне досталось только пять-шесть лет назад... В ГИТИСе мне невероятно повезло с педагогами. Я бегал на все занятия, даже на те, которые посещать был не должен. Мой диплом подписывала сама Алиса Георгиевна Коонен. После смерти Таирова она было отсечена от жизни совершенно. А тут впервые после перерыва возглавляла экзаменационную комиссию. Никогда не забуду ее слов: "Никому оценок ставить не буду. У меня только одна просьба: поставить высший балл", - и назвала меня. Говорят, что после смерти Таирова Алиса Георгиевна прокляла Театр имени Пушкина, бывший Камерный. Через много лет мы репетировали там спектакль "М.Баттерфляй". И вдруг в зал (действие происходило зимой) влетела бабочка и полетела к сцене. Людмила Максакова тогда сказала мне: "Она, по-видимому, первый раз сняла проклятие. Может быть, я сумасшедшая, но бабочка - душа Коонен".

- А что, красиво...

Во всяком случае, тогда замечательно принимали премьеру, после которой мне вручили медаль Таирова и Коонен. Вообще считаю, что во всем есть некая закономерность. Я был одним из первых, кого Юрий Александрович Завадский пустил со стороны в театр Моссовета ставить спектакли.

- Прекрасно помню вашу "Царскую охоту" в театре Моссовета.

Она идет вот уже двадцать лет. А в свое время мне грозило исключение из ГИТИСа: прекрасно успевая по всем дисциплинам, я вел себя вне общей заданной программы. Остался я в институте только благодаря Юрию Александровичу. Как худрук ГИТИСа он пришел на показ "Женитьбы Фигаро", где я играл Керубино. Сам он когда-то играл в этой пьесе графа Альмавиву. И вот после нашего спектакля Завадский сказал: "На этом курсе есть один человек, достойный искусства", - и этим меня спас. Работая в театре Моссовета, я никогда не напоминал Юрию Александровичу об этом эпизоде. А однажды он меня спросил: "У тебя есть религиозный покровитель?" Я ответил, что - есть: святой Антоний. Завадский вдруг заплакал: "После того, как я сыграл "Чудо святого Антония" Метерлинка, поверил навсегда, что святой Антоний - мой покровитель". Тут я и напомнил ему эту институтскую историю. И Завадский, утирая слезы, воскликнул: "Это - ты? Я ведь ищу тебя с тех пор..."

- Действительно, повезло вам с педагогами. А еще, если не ошибаюсь, считаете своим учителем Оскара Уайльда?

В том смысле, что у нас в основном совпадает позиция по отношению к искусству.

- Уайльд сравнивал художника с цветком (цветет, как хочет), но, при всей его экстравагантности, все-таки, был человеком морали. О Виктюке же говорят как о человеке вне морали.

Что имеется в виду?

- Наверное, то, что вы занимаете позицию некого наблюдения, стороннего и холодного, за борьбой добра и зла.

Мало ли что говорят... Весь мой путь, наоборот, был борьбой с навязываемой обществом моралью, а вовсе не созерцанием со стороны. В противном случае я бы ставил Сафронова, который меня обхаживал. И как еще обхаживал! Я помню этот вечер, когда он приехал в черном костюме со звездой Героя, привез напитки и еду, накрыл шикарный стол и читал пьесу. И замминистра культуры, Зайцев Евгений Владимирович, ненавидя меня, уговаривал, чтобы я обязательно поставил эту пьесу. Они вообще считали, что я должен быть с ними. И сейчас коммунисты пишут в бульварных газетенках, что я - с ними.

- А вы - над всеми?

У нас ведь частный театр. Какое Жан Жене имеет отношение к политической структуре, в которой мы сегодня оказались? "Служанки" - пьеса о метафизике зла.

- Но вы-то сами - внутри этой метафизики или вне ее?

Как можно быть внутри? Думаю, что я - в противоречии. Нужно просто понять, о какой морали мы с вами говорим.

- Так я и пытаюсь выяснить, что для вас является нормами морали!

О! Есть десять заповедей, а есть мораль, которую вам навязывает существующая политическая структура. Прежде всего, это касается вмешательства государства в вопросы любви.

- Моя очередь спрашивать: что имеется в виду?

То, что семейную ячейку государство насильно превращает в политическую структуру, убивая в человеке свободу. Любовь ведь приходит свыше, а вот они в это вмешиваются. Единственное, куда им не удалось вмешаться, - в дела Ромео и Джульетты, Тристана и Изольды. Они не трогают Ромео и Джульетту, потому что ребята не дошли до следующего кирпичика под названием "семья". Я не знаю ни одного произведения, где бы два великих любовника входили в бессмертие с помощью семейной клетки.

- Так уж - клетки?

Семья - это и есть государственная клетка. Золоченная ли, серебряная, железная - но у государства всегда от нее имеется замок и ключ. Причем, государство точно знает, когда выпустить на волю, когда загнать, когда запереть. Такая мораль - против меня. Я уже объяснял в каком-то диалоге Караулову, что семья - не есть та обязательная структура, которую завещал Господь. Я первым начал кричать о том, что человек - структура бисексуальная, имеющая мужское и женское начало в равной степени. Артистов категорически неправильно воспитывают в советском театральном заведении, где из них делают только женщин или только мужчин. До сегодняшнего дня мои советские критикессы не могут понять, каким именно способом жили два влюбленных человека в моем спектакле "М. Баттерфляй".

- Напомним: через много лет счастливой жизни вполне гармоничной пары возлюбленная оказалась возлюбленным.

Так вот, критиков интересует способ. Я этой Маше Седых по телевидению отвечал и в газетах: она не понимает, потому что давно забыла о сексе. Ей уже не о способах думать надо, а борщ варить. Впрочем, трагедия в том, что она и этого не умеет...

- То есть, вы выводите на сцену актеров с бисексуальным воображением?

А как может быть по-другому? Тут никакого открытия нет. Только для советской страны явилось шоком то, что в "Служанках" верхняя половина костюмов - мужская, нижняя - юбки. А я считаю, что роль служанок должны играть мужчины. Собственно, и сам Жене так считал...

- Переносится ли бисексуальное воображение, которое вы воспитываете на сцене, и на личную жизнь актеров?

Это уже вопрос не ко мне, а к актерам. Вообще же сцена не имеет никакой связи с их личной жизнью.

- Но конкретные актеры, играющие, скажем, в "Служанках", - бисексуальны и в жизни?

Клянусь, даже не задумывался никогда. По простой причине: воображение ничего общего с реальностью не имеет. У них всех семьи, "манюрки", дети - вы что, с ума сошли? У всех! Впрочем, если бы они вздумали реализовать воображение в реальности, - в этом не было бы ничего зазорного. Но это вовсе не обязательно. Я недавно в Китае встречался с актером, который всю жизнь только "манюрок" и играл. Казалось бы, это должно в него войти. Но я видел фотографии его жены и детей.

- "Манюрками", как я понимаю, вы женщин называете?

Всех. А мужчин - "чечерками".

- А почему - так?

- "Чечерка" - половой орган. И "манюрка" - половой орган.

- Это на каком же языке?

Мне так удобно, чтобы не произносить вслух всем известных слов. А "гедзаться" - это совершать "гедзальный" акт. Когда работаю с американскими, шведскими артистами, они моментально привыкают к этим словам - и легко общаться. Разве не симпатичные слова? Игра, баловство должны быть во всем.

- Недавно в телеинтервью упомянутому вами Караулову Андрей Петров сообщил, что сегодня во всем мире мужчине, чтобы пробиться в высшие театральные и музыкальные слои, необходимо изменить привычную сексуальную ориентацию на менее традиционную. Правда ли, что возникла сегодня такая тотальная гомосексуальная ситуация?

Петрову с Карауловым, наверное, лучше знать. Я думаю, что сейчас во всем мире другой вопрос более актуален: нужно спасать "натуралов", потому что они - меньшинство. Надо заботиться о том, чтобы эти ошметки мужского сохранить.

- Вы сами любили когда-нибудь женщин?

Ну а как можно без этого, скажите? А вы?

- ?..

Значит, в вас еще не открыта вторая половинка. Рано или поздно, говорю я своим артисткам, наступает пора, когда надо обязательно через это пройти. Марлен Дитрих, Грета Гарбо - не худшие образцы, правда ведь?

- Кто-то из российских критиков написал несколько лет назад: "Виктюк - генерал, знающий ответы на все загадки. Разгадка у него одна: "задница".

Я никогда не читаю никаких газет. Даже не знаю, кто написал эту глупость. Мир, в котором я существую, к сожалению, - мир зависти.

- А еще в печати вас часто обвиняют в формализме. Не без оснований, на мой взгляд. Взять, к примеру, ваших "Служанок" и "Федру". В первом случае - блестящая пластика, ради которой вы пожертвовали сюжетом. Во втором - вы приносите в жертву той же блестящей пластике уже цветаевский стих. Не велика ли жертва? Форма торжествует победу над содержанием?

А форма и есть содержание искусства. Не "что", а "как" определяет все. Что же касается сюжета... Кто хочет, тот поймет: микрофоны доносят все тексты. Но должна же быть магия, доходящая только через молчание и импульсы.

- Хочу, чтобы вы прокомментировали одно утверждение: "Не попасть к Виктюку, пока он тебя ни "виктюкнет".

Глупости, это даже смешно.

- То есть, дифференцированно подходите к отбору в каждом конкретном случае?

Я вообще убежден, независимо от мужского или женского партнерства, что как только в творчестве переходишь телесный рубикон, - искусство заканчивается. Гениальное возникает только тогда, когда есть дистанция тайны. Всегда взаимопроникновение всех этих токов должно быть на уровне духовном. Насытиться телом, открыть через него человека, проще. Но тогда дистанция между двумя душами - половой орган. Мужской.

- Уточним: вы не приемлете для себя сексуальную близость с партнерами по сцене?

Категорически. Повторяю: это невозможно. Вот здесь проявляется нравственная структура искусства, а не жизни. В жизни же, когда человек уходит из твоего творческого поля, - пожалуйста. Иначе - никак. Каждый артист - грань твоей души, ее отсвет. Существует взаимопроникновение, когда свечение не должно исчезать с годами. На один раз режиссер как потребитель пользует актера как товар - и убивает этим артиста, употребив его и творчески, и физически. Как "гондон", который уже использован и больше не нужен.

- На пресс-конференции я слышала ваш рассказ о том, как после премьеры "Масеньких трагедий" Михаила Городинского вы вышли из театра с Хазановым - и попали в толпу провинциальных зрительниц, которые спешили выразить свое возмущение увиденным.

Я действительно об этом рассказывал. Ну и что?

- Вы умолчали о финале истории. На возмущенные реплики вы отреагировали так: "Гена, какие у них ужасные шапки!-

Умница: так я и сказал. Посмотрев на эти ножки и шапки, я изумился - как их можно всерьез воспринимать? Да не нужен им спектакль. Разве могут они оценить Городинского? Я, кстати, его очень люблю. Замечательный человечек.

- А еще на той же конференции вы рассказали, как потерпел крах спектакль по пьесе Пантелеймона Романова "Постскриптум к Вишневому саду". Не потому ли он провалился, что родители пионеров, занятых в вашем спектакле в большом количестве, пожаловались на растление детей?

Ты что, с ума сошла? Безумная, что ли? Родители не имели к этому никакого отношения - что за глупости? Все упиралось в Гену Хазанова - при чем тут дети, какие родители?

- А Геннадий Викторович при чем? Почему вы с ним разошлись?

По очень простой причине: он хотел быть единственным. А когда на первый план выходит режиссура - не годится. Он же не привык к партнеру, тем более - к партнерам, да еще к таким, которых не переиграешь. Какой скандал, какие дети? Смешно.

- Скажите, Роман Григорьевич, уместна ли в разговоре с вами категория "счастье-?

Уместна. Я вообще считаю, что сама наша жизнь на этой планете - уже есть добро. Не радоваться каждой минуте - преступление. Это мое глубокое убеждение, так я и существую.

- В таком случае, что для вас уход из жизни близкого человека?

Я ведь знаю, что этот мир временный и существует Вторая реальность. Если ты готовишься к переходу в нее, все остальное уже не имеет значения. Очень просто все спихнуть на земную структуру. Но над ней есть утренний пар, выпадающий росой. Именно это роса, превращаясь в воду, опускаясь обратно на землю, определяет, чему расти на почве.

- Все это чрезвычайно поэтично, но какое отношение роса имеет к вам, Роман Григорьевич?

Так ведь не замечают люди эту росу, а придумывают то, что бы они сами хотели в землю посадить. В силу испорченного воображения и возникают все эти "задницы". Каждый из критиков говорит о себе, а не обо мне - в этом их величайшая трагедия. Умение предугадать вперед и тебе наметить путь - вот задача критика. А Маша Седых реализует только свои комплексы.

- По-моему, Маша Седых - это ваш личный комплекс: вторично ее вспоминаете.

Я ей тридцать раз отвечаю, а она все равно пишет: "Как же в это можно поверить?" Да я приглашу в Москву героев "М.Баттерфляй" специально для нее.

- А они существуют на самом деле?

Ты что, с ума сошла? Жопа, это реальные лица.

- Сам - жопа.

Тише. Они - живые, и я хочу их всех собрать вместе с актерами. И - с критиками. Пусть герои сами расскажут моей Маше Седых, каким способом они жили, и как семнадцать лет влюбленный не замечал, что его "возлюбленная" - мужчина. Может быть, разобравшись, наконец, со способом, Машка поймет смысл этой пьесы.

- И это все, чего вам не хватает для полного счастья?

Отвечу. С детства меня не покидает ощущение одиночества. Не потому, что вокруг нет людей - это все есть. Но понимаешь, что тебе дано ощущение тайны, которую ты не можешь ни объяснить, ни навязать, ни пробиться с ней к людям. Сейчас, когда на место Бога пришел расчет и деньги, когда сердце уходит из основной ценности человека на земле, - невозможно пробиться сквозь стену, докричаться до этих механизмов, железных автоматов, которые прячутся в клетку семьи, где, как им кажется, они замечательно функционируют. Мне мешает, что становится все меньше и меньше артистов, которые способны в своем компьютере иметь кнопки страдания, радости, муки, смерти. В том, что их становится все меньше, есть величайшая грусть. Но я с упорством кретина каждое утро прихожу в репетиционный зал и голыми руками забиваю на площадке гвозди. Раны на руках не заживают. Я глубоко убежден: если они затянутся, - нужно все бросить и сказать: "до свидания". Кто не ощущает этой прозрачности, которая над всем, не должен заниматься искусством... Полиночка, вы - русская, я вам хорошо рассказывал T отстаньте...

P.S. Как утверждают люди, особо приближенные к Виктюку, "русская" и "отстаньте" - два его любимейших выражения. Что же до моего впечатления от собеседника... Можно, конечно, назвать его демагогом. Но если это так T более очаровательного демагога мне в жизни встречать не приходилось.