До Соловецкого Архипелага можно долететь на самолете из Архангельска, например. Но если вы впервые посещаете эти места, то я вам настоятельно рекомендую доплыть из Рабочеостровска на катере. Даже сейчас, работая над статьей, я закрываю глаза и вижу эту картину, как впереди среди тихой глади Белого моря появляется величественный контур Спасо-Преображенского Соловецкого монастыря. Это на самом деле настоящая сказка, чувствуешь себя князем Гвидоном –– не меньше!

Сейчас это особо почитаемое место для православных христиан, немало здесь и туристов, которые ищут непопулярные направления для небанального отдыха. Но остров знал разные времена –– и именно о его истории я хочу поговорить подробнее в этой статье.

История основания монастыря

28 июня 2018 года я с нашей молодежной православной группой приехала в Рабочеостровск: здесь мы заночуем перед катером на Соловки. Дежурные на костре готовят ужин, остальные гуляют вокруг, я иду к церкви из фильма «Остров». В это время на севере уже белые ночи, поэтому вид открывается фантастический. Я смотрю вдаль, куда мы завтра поплывем: ничего не видно; вдалеке, на горизонте, небо сливается с водой. Это завтра мы сядем на моторный катер и отправимся по его ежедневному маршруту, это сейчас мы знаем, что там есть еще земля и сколько до нее плыть. Но в 15 веке все было не так очевидно.


В 1429 году два монаха Савватий и Герман решили плыть на Соловки вместе.
Монахи поселились на Большом Соловецком острове и вели тихую жизнь. В то время на острове и случилось чудо, которое предопределило судьбу этого места. На острове тогда жила только одна семейная пара, но два ангела прогнали их со словами: «Уходите отсюда, а не то злою смертью погибнете. На острове же этом иноки жить будут, и соберется здесь множество братии, и будет прославляться имя Божие на месте сем, и храм во имя Иисуса Христа воздвигнут ими будет» (Минеева С. В. Житие и чудеса преподобных Зосимы и Савватия). После этого на острове до 1920 года не селились на долгое время обычные люди, а находился только монастырь.
В 1435 году Савватий, заболев, умирает, а Герман встречает Зосиму, который тоже был в поисках уединенного места, и зовет его с собой на Соловки.

Мощи всех троих преподобных старцев-основателей –– Зосимы, Германа и Савватия –– находятся сейчас в Спасо-Преображенском Соловецком соборе. Мощи лежат перед алтарем в правом приделе собора, и каждое богослужение заканчивается их открытием и возможностью приложиться к основателям этого чудесного места.

Обитель и митрополит Филипп

В 1548 году иеромонах Филипп был назначен игуменом Соловецкого монастыря –– так в истории острова начинается новый важный период. Игумен был очень рассудительным, и при нем произошло много изменений: острова стали соединяться сетью каналов, стали появляться мельницы. Монастырь стал не просто самостоятельной единицей на самообеспечении, но даже промышленным центром Поморья.

В 1566 году Иоанн Грозный призвал игумена к митрополичьему сану. Святитель Филипп пытался отказаться от такой чести, так как не хотел участвовать в управлении в то время, и просил распустить опричнину, но царь не согласился. Тогда соловецкие монахи уговорили игумена принять сан, но в 1568 году разногласия по опричнине между царем и митрополитом Филиппом достигли своей высшей точки: царь провел суд над митрополитом, снял с него сан и отправил в заточение в монастырь Николы Старого.
По выдержкам из жития митрополита Филиппа, в 1569 году его задушил Малюта Скуратов. Для Соловецкой обители это стало большим горем.

С Соловками также связан патриарх Никон: именно там, на острове Анзер, он принял монашеский постриг и был духовным сыном у Елеазара Анзерского. Через несколько лет после пострига Елеазару было видение, как вокруг Никона обвивается черная змея, и старец растолковал это как соблазн, который придет в церковь от Никона. После этого Никон больше не мог оставаться в Анзерском скиту и бежал с островов. Уже будучи патриархом, Никон, несмотря на разногласие с учителем, продолжал посылать в Анзерский скит подарки и деньги на строительство.

Монастырь переживал самые разные времена: он был осажден царскими войсками после того, как монахи осудили как ересь реформы Никона; его осаждали голландцы, шведы, англичане, но монастырь выстоял, чтобы пережить самые темные свои времена.

Превращение в СЛОН

Монастырь стал тюрьмой не в Советское время, в качестве места заточения его использовали еще с XVI века. Но в 1920 году монастырь был окончательно расформирован, а позже в том же году превращен в Соловецкий лагерь особого назначения.

«Необходимо обеспечить Советскую республику от классовых врагов путём изолирования их в концентрационных лагерях», –– из декрета Совета Народных Комиссаров РСФСР «О красном терроре» от 5 сентября 1918.

Таким местом и был выбран самый отдаленный архипелаг. За период существования лагеря (с 1920 года по 1933 год) в нем умерло около 7 500 человек.

Бывшие монастырские скиты превратились в изоляторы. Так, в Свято-Вознесенском скиту на горе Секирке, откуда ангелы прогнали мужа с женой, был штрафной изолятор, где заключенные терпели пытки, а у подножия горы проводились расстрелы. Сейчас там установлен памятный крест. Я была там дважды –– и у креста, где все паломники останавливаются, чтобы спеть «Со святыми упокой…», и в самом скиту, где в период СЛОНа стояли нары до потолка, и люди буквально лежали друг на друге.

На острове Большая Муксалма, где находится Голгофо-Распятский скит, во второй половине 1920-х годов был устроен тифозный изолятор, а после того, как эпидемия тифа прошла, изолятор превратили в VI отделение тюрьмы.

Андреевский скит, который находится на Большом Заяцком острове, стал штрафным изолятором для женщин. Туда отправляли всех беременных, так как любовные связи в лагере были строго запрещены. Выйти из изолятора можно было только после рождения ребенка, когда его отправляли в детский дом на материке, или через «связь» с начальниками лагеря.

В последний раз, когда я была на Соловках, я зашла в музей «Соловецкие лагеря и тюрьмы». Над входом висит репродукция плаката «Советская власть не карает, а исправляет».
О быте заключенных лучше всего расскажут цитаты самих заключенных, которые я видела в этом музее.

Отправляя советских граждан на «перевоспитание», власть изначально не заботилась о состоянии этих людей: осужденных было огромное количество, так что многие не добрались живыми до лагеря.

Бывший заключенный, а впоследствии начальник производственного отдела управления Соловецкого лагеря особого назначения ОГПУ (таких боялись больше всего, потому что они были особенно жестоки) говорил, что основное правило для успешной работы лагеря –– взять от заключенного его максимум за первые три месяца, а потом он не нужен.

«Мы валим толстые деревья, обрубаем сучья… Мы не умеем ни пилить, ни носить тяжести. Мы задыхаемся, сделав полсотни взмахов пилой… десятник кричит: «Кубики! Кубики давай, контра!..» Скоро замерзшая одежда оттаивает и снова становится мокрой от снега и пота. Самое трудное — это носить. Кряжи в два метра длиной, толщиной в 20—30 сантиметров надо нести одному. Только что срезанный такой кряж точно налит свинцом, одному его с земли не поднять… Десятник бегает среди работающих и кричит: “Давай, нажимай! Не то на пеньки поставлю!” Мы знаем, что это значит. Плохо работающий заключенный должен раздеться и в одном белье, босой встать на пень. Конвоир сидит у костра, а заключенный мерзнет стоя на ветру. Иногда так замерзают совсем. Весной, когда сходит снег, в Соловецком лесу обнаруживается много трупов — замерзших, застреленных конвоем или убитых десятниками заключенных»

(Геннадий Хомяков (литератор), «Соловецкие острова»).

«Из Кеми заключенных привозят на барже “Клара Цеткина”. Эта баржа была оставлена помогавшими генералу Миллеру англичанами. Везут заключенных в трюме баржи. Трюм этот довольно велик, но «контрреволюционеров» всегда так много, что люди задыхаются в нем. Ча­сто люди вынуждены всю дорогу стоять в полной темноте, ибо даже сесть нель­зя из-за отсутствия места, свет же в трюм не проникает. Следует упо­мянуть, что в пути никакой пищи не выдается»

(Александр Клингер, «Соловецкая каторга»).

Д.С. Лихачев на Соловках

Дмитрий Сергеевич Лихачев (советский и российский филолог, культуролог, искусствовед, доктор филологических наук, профессор) вспоминает о своем прибытии в лагерь следующее:


«…Поразил ландшафт: огромное серое небо, свинцовые тучи, ветер, холод… “Принимает” [этап] Белоозеров и ещё кто-то с ним. [Белоозеров] пошатываясь [скоро праздник], т.е. пьяный, на нём чекистская шинель, длинная, фуражка с широким дном и козырьком [околыш, воротник и обшлага у шинели черные –– такова форма лагерной охраны из заключенных]. …Помню, как сейчас: “Здесь власть не советская, а соловецкая. Сюда нога прокурора не ступала” и пр.».

При этом годы, проведенные на Соловках, Лихачев считал наиболее важными для него. Именно там он, студент, встретил тот пласт людей, которые принадлежали культуре Серебряного века: «Соловки дали мне не меньше, чем университет. Можно сказать, что Серебряный век с его удивительным духом общения завершался для меня на Соловках». (Лихачев Д.С., Беседы прежних лет [из воспоминаний об интеллигенции 1920-1930-х годов])

Но лагерь стал для него больше, чем университетом, он стал для него малой родиной, которой принадлежал его дух: уже в преклонном возрасте он так писал С.О. Шмидту: «… помнится общая атмосфера того далекого, но вечно для меня родного времени. Родного, ибо там формировалась моя личность».

На Соловках Лихачев был свидетелем ночи расстрелов: когда в лагерь пришел указ о массовом расстреле заключенных, лагерников ночью повели в разные места для исполнения приговора. Дмитрий Сергеевич нашел укрытие между поленницами дров. После этого события он считал, что каждый новый день –– это Божий дар ему, и в своем очерке «Школа смелости» писал, что этот случай внушил ему сильное спокойствие, и он долгое время после этого не чувствовал страха.

Также на Соловках Лихачев получил много нравственных уроков, а своими учителями он называл представителей аристократического рода (например, И.Е. Аничкова, Г.М. Осоргина и пр.) –– у них он учился сохранять духовную независимость и стойкость в жестких лагерных условиях. Даже среди других групп заключенных многие не унижались перед лагерным начальством.

Главной задачей Лихачева на Соловках, по его мнению, было сохранить независимость мысли, и на работах, и после, в бараках, они с «однодельцами» вели беседы на иностранных языках и спорили на интеллектуальные темы. Как знак своей принадлежность к интелегенции, или, как он сам называл это сословие, к «людям мысли», он постоянно носил студенческую фуражку. Это был вызов и для начальства, и для других заключенных, так как в лагере находились люди совершенно разных социальных групп. Лихачев снял фуражку лишь дважды: когда входил в ворота Соловецкого монастыря и при встрече с заключенным Чеховским: когда того вели на допрос по подозрению в заговоре, он снял фуражку и поклонился знакомому. После этой встречи в его дело было занесено: «Имел связь с повстанцами на Соловках» ( Лихачев Д.С. Воспоминания. Раздумья)

Дмитрий Сергеевич пишет о свободе духа на Соловках того времени, и как одну из причин такой свободы он указывает разнообразие духовных форм жизни:

«Чем больше было людей разномыслящих, тем больше была эта свобода. Кого только не было: проктофантасмисты, самурай Нарита (со всеми своими самурайскими убеждениями), Мейер и “мейровцы”, православные священники, католические священники, масоны […} теософы (сам автор Теософской энциклопедии Мёбус), армянский патриарх, “пулеметчик” Потто, Казаринов-Лефевр, в которого воплотился дух Людовика XVI, […] и т.д и т.п (Когда много взглядов других, легко иметь свои). В этой возможности иметь свои взгляды, своё, и была свобода».

(Записная книжка Д.С. Лихачева за 1959–1966 гг.)

Такое разнообразие философий и духовных верований, в одной группе не могло не повлиять на этих людей: они были терпимы друг к другу, уважали каждого и не пытались переубедить.

Лихачев провел на Соловках три года, но это время оказало сильное влияние на его мировоззрение. После физического освобождения он сохранил свободу мысли и духа, благодаря чему стал доктором филологических наук и достиг значимых вершин в карьере. Он постоянно жил с мыслью, что живет не только за себя, но и за тех, кто с Соловков не выбрался.

Впервые после заключения он побывал на островах в 1966 году, и вот, что он написал в своей записной книжке:

«Соловки в нимбе солнечного освещения, удостоенные святости за все страдания их заключенных. Соловки, канонизированные природой, сиянием и туманом». Он сравнивал Соловки с Китежем, «в котором живут невидимые страдальцы: каэры, урки, дети-колонисты, нэпманы, священники, ксендзы, эсеры, анархисты, вечные русские мученики-интеллигенты, авантюристы, шпионы –– все-все, увенчанные святостью, невидимые, но живые».

(Записная книжка Д.С. Лихачева за 1959–1966 гг.)

Вместо заключения

Своей статьей я попыталась немного познакомить вас с трагедией этого места, но все, что хочется и нужно рассказать о Соловках, не вместить в одну страницу –– об этом написано немало книг. Только новомучеников времен лагеря на архипелаге было 75 человек. Хочется подробнее рассказать о св. Петре Звереве, св. Павле Флоренском, о том, как праздновали Пасху, когда все было запрещено…

Сколько любви было вложено сюда монахами, которые выбрали эти благодатные острова для своей молитвы и общения с Господом, и сколько боли и чудовищных смертей туда принесла советская власть. Сейчас очень радостно видеть, как православная церковная жизнь возрождается, как скиты снова наполняются монахами, как паломники стекаются, чтобы поклониться земле и подвигу тех, кто на ней жил.

Когда будете уплывать, обязательно встаньте на задней палубе катера и смотрите на этот величественный монастырь, который будет отдаляться от вас, пока не превратится в точку на горизонте, и у вас на душе будет спокойная радостная грусть. Я точно это знаю, ведь я сама не раз так стояла.

АВТОР: Петросянц Елизавета @klevaja

Друзья, если вам понравилась статья, поддержите, пожалуйста, наш миссионерский проект! Мы будем рады репостам и финансовой помощи. Пожертвование можно отправить по номеру карты:
4276 5500 8597 5608
Мария Григорьевна О.