Финальная часть рассказа Светланы Дакалиной о жизни в протестантской общине. (часть один, часть два, часть три, часть четыре)
Лёша подошел ко мне. Я сидела на стуле. Посмотрела на него – его лицо было серьёзно.
— Что с тобой? – спросил он.
– Все хорошо, – ответила я.
— Ты мне это говоришь? Я же вижу. Что случилось?
— Все хорошо, правда, – я отвела глаза.
— Свет, — он смотрел на меня. Пришлось посмотреть тоже.
— Что происходит?
— Все хорошо, – меня как будто заклинило на этой фразе, я не знала, что говорить.
Он отошел, обул кроссовки и резко вышел за дверь.
Подошла Тамара, мы вышли на улицу. У двери собралась, как обычно, наша компания, чтобы вместе дойти до Макдональдса, но Леши уже не было.
Мы шли, Тамара что-то спрашивала про организацию мероприятия.
— Свет, ну что ты убиваешься, — сказала вдруг Тамара, — думаешь не заметно, что на тебе лица нет. Меня все на репетиции спрашивали, что с тобой.
— А ты что?
— А что я? Сказала, что проблемы некоторые с организацией, что ты устала просто… Видишь, а говорила мне: «Просто нравится, просто прогулки». Это бы все не кончилось просто так. Нужно рубить все это уже сейчас.
— Да, именно это я делаю, — сказала я.
— Правда? – Тамара меня обняла, — Свет, ты правильно делаешь! Я так рада, что ты сама это поняла!
Мне была нужна хоть какая-то поддержка, поэтому я тоже обняла ее в ответ.
— Если хочешь поговорить, поделиться, я всегда рядом, ты же понимаешь, что я очень переживаю за тебя.
— Конечно, понимаю. Спасибо.
Дома я накачалась валерьянкой пополам с пустырником. Нужно работать, впереди много дел, я должна быть в хорошей форме. Все остальное выкинуть из головы.
Несмотря на то, что я думала, что с Лешей все закончилось, я не стала отменять встречу с женой пастора, запланированную, чтобы обсудить мои чувства к неверующему парню.
Мой рассказ был коротким. Мне нравится неверующий парень, возможны ли отношения с точки зрения нашей церкви, если не допускать блуда до свадьбы?
Лусия Александровна сказала, что главная наша миссия – вести людей к Богу. Парень должен прийти в церковь, покаяться (у протестантов есть молитва покаяния – это как бы вход в церковь), начать ходить на домашние группы и служения. За это время я должна присмотреться к нему, на его духовный рост. И если все нормально, то почему бы и нет? Тогда можно встречаться.
Для меня это в любом случае означало конец общения с Лешей. Я же не могла ему сказать: так, давай-ка приходи к нам в церковь, посещай все собрания, произнеси молитву покаяния, ходи на домашние группы, только на этих условиях я согласна на прогулки с тобой.
Репетиции продолжались в обычном режиме. Леша перестал меня провожать, но однажды написал смс, предложил погулять. Я отказалась, сославшись на то, что решила соблюдать режим дня и ложусь спать.
Театральное мероприятие, к которому мы готовились, прошло. О нас написали все газеты, сняли сюжеты все местные ТВ-каналы. Мы были очень уставшие, но счастливые. Все приглашенные артисты разъехались, а наш театр спонтанно решил собраться и отметить такой успех. Не помню по какой причине, но Тамары с нами не было в тот вечер. Я долго думала идти или нет, и решила, что, если что-то пойдет не так, просто уйду.
Мы гуляли по центру, было холодно. Леша держался в отдалении и болтал с другими. Я думала, что у меня уже отлегло, но сердце начало стучать в висках, как только я увидела его. Я поняла, что переоценила свою выдержку.
Я шла рядом с двумя девочками из театра и сказала одной из них:
– Что-то я замерзла. Я пойду домой. До встречи!
Я уже повернулась, чтобы уходить, как вдруг Ксюша стала уговаривать:
– Да стой, ты что! Если ты замёрзла, давайте просто зайдём в кафе, выпьем кофе.
Это услышали остальные. Лёша подошёл ко мне.
— На, возьми! – он снял кофту и надел ее мне на плечи.
— Ты что, холодно же! – на улице и правда был холодный ветер, а он остался в одной майке.
— Нет, мне нормально.
— Да тут мой дом недалеко! – подхватила Алина. — Давайте ко мне, а? Заодно посмотрим вместе сюжет!
В 11 вечера должны были показывать про нас сюжет на ТВ, и мы как раз хотели погулять до 22:30, а потом пойти по домам смотреть. Но Алина вдруг предложила посмотреть сюжет всем у нее. Все с радостью согласились. Я пошла тоже.
Нас было много, было весело, у меня было какое-то странное чувство, что гори оно все огнем, не буду сейчас ни о чем думать, пусть все идет, как идёт.
За окном была уже совсем ночь, когда решили расходиться.
Леша пошел меня провожать. Я ощущала себя странно. С одной стороны, я получила инструктаж от жены пастора и прогулки с неверующими парнями туда не входили. То есть, по сути, я понимала, что все мои «мы не делаем ничего плохого» уже не имеют веса. Это нужно прекратить – и точка.
Но мы шли по ночному городу. Ничего не прекратилось. И я не хотела прекращать.
На следующий день репетиции не было, и это меня радовало. События прошедшего дня выбили меня из колеи. Но вечером он позвонил.
— Что делаешь?
— Только пришла с работы.
— А, ну понятно, значит, у тебя есть час, чтобы поесть и отдохнуть. Я приду к восьми.
Я согласилась. Куда только делась моя решимость?
Я не знала, как сказать ему, что для встреч со мной ему нужно обязательно ходить в нашу церковь и произнести молитву покаяния.
Мы встретились. Я твёрдо решила поговорить с ним о церкви. Но разговор дальше общей темы религии не уходил. Он позитивно воспринял мои разговоры о протестантизме, на моё приглашение прийти на собрание, сказал, что обязательно как-нибудь зайдёт. Я понимала, что настаивать на конкретике не могу, я же не сектантка.
Но вернувшись домой, я решила написать ему смс о церкви, о необходимости покаяния, обо всем.
Его реакция была не совсем понятна, но было видно, что он немного растерян. Я подумала, что это даже к лучшему. Пусть все оборву не я. Пусть он сделает выбор.
Через 2 дня он уехал на неделю домой. Я ожидала, что, когда он приедет, напишет смс. Однако прошло больше недели, от него не было сообщений. Репетиций в театре пока не было, Тамара дала нам месячный отпуск.
Потом он все же написал мне в соцсети и спросил, будет ли репетиция. Я ответила. И спросила, в Оренбурге ли он. «Да, с пятницы».
С пятницы. То есть уже около недели… Я ничего больше не стала спрашивать. Подумала: окей, значит все. Не нужно больше бояться и переживать.
Тамара закрыла тот проект, где участвовал Леша. Я думала, что, возможно, он придет в новые, но ожидания не оправдались. А больше пересекаться нам было негде.
С самого начала этой истории я понимала, что развивать с ним отношения будет очень сложно, что это не то, что Бог мне послал (если размышлять с точки зрения протестантов). И я постоянно говорила себе: «Не привязывайся. Будет больно рвать. Думай о том, что все закончится». И когда это произошло, я на какое-то время чувствовала, как с души упала тяжесть.
Но потом меня накрыло.
Странное чувство тяжелой апатии. Мне не хотелось никого видеть, ни с кем разговаривать. Мне было невыносимо идти вместе после репетиций, были невыносимы звонки, даже дома с девчонками, с которыми жила, я не хотела разговаривать. После репетиций я гуляла дотемна, специально чтобы прийти поздно, сразу пойти в душ и спать.
Когда мы шли компанией после репетиций, я старалась придумать дела и уйти вперед, заходила в подземный переход, ждала, когда вся компания пройдет мимо, потом выходила и шла куда глаза глядят.
Однажды мы шли до дома с девочкой из театра Юлей. Она недолго ходила к нам, и мы не были подругами, не были даже хорошими знакомыми. Просто как-то оказалось по пути.
И когда мы дошли до перекрестка, где надо было разойтись, она вдруг посмотрела мне прямо в глаза и спокойно сказала:
– Ты не переживай.
Помахала мне рукой в знак прощания и ушла.
У меня было ощущение, что я вдруг проснулась. Впервые за долгое время я как будто бы заново посмотрела вокруг – на вечерний город, на людей, спешащих домой, на горящие вывески реклам и кафе, снова ощутила запах пыли и ветра… Я почувствовала себя так, как будто вышла из душной комнаты на свежий воздух. И поняла, что пора остановиться и отпустить.
Не знаю, где сейчас Юля, кажется, в Питере. Возможно, она уже и не помнит ни театр, ни, тем более, меня. Но я этот момент и ее слова помню до сих пор.
Они помогли мне проснуться.
Важно сделать скидку на одностороннее повествование, мы не слышим другую сторону.
Итак, все 5 частей говорят нам о том, что на девушку оказывалось психологическое давление со стороны протестантской общины из-за того, что она встречалась с нецерковным парнем. Эмоционально я на стороне девушки, да и не только эмоционально: «Я православный, она ушла от протестантов в православие — молодец!», твердит мне мое подсознание.
Но тут есть несколько НО.
1. Если вдруг мы представим себе православную семью, в которой мама очень верующая, а дочь не очень, то эта ситуация может быть вполне параллельна: мама ищет дочке православную пару, а сама дочка и подруги недоумевают, почему нельзя с тем, кто нравится? Какая тут измена Богу? Но все-таки рассудим трезво, с неверующим супругом будут проблемы. Поэтому эту сторону проблемы вполне можно понять, и она вполне универсальна безотносительно конкретного вероучения (и у православных, и у католиков, и у протестантов, и у мусульман, иудеев и т.д. похожие проблемы).
2. Девушка написала целых 5 частей, в которых она описывает проблемы личного характера, между делом упоминая: «Я написала там короткое письмо, где описала причины ухода. Все они касались догматики и богословия – это и была причина моего ухода.»
Девушка в пяти частях рассказа так и не написала, что именно ее беспокоит в догматике и богословии. Во всех пяти частях речь идет о ее личной жизни. И тут нет ничего сверхъестественного. Бывает, что девушка уходит от родителей жить отдельно, так как те навязывают ей стереотипы, с которыми она не согласна.
3. Вера. Девушка живет активной религиозной жизнью, ходит на собрания, занимается служением, ездит в отпуск на протестантские тусовки. Является ли вера частью ее жизни? Неотрывной? Почему девушка решается сказать о своей вере и позвать парня в свою церковь в самом конце, не веря, в то, что он согласится? Там все так плохо, что она не верит, что ему понравится? Если вдруг девушка-хиппи начнется встречаться с парнем, а она не может жить другой жизнью, первым делом она расскажет этому парню про свое увлечение, и если тот не заинтересуется, то значит он перестанет ей быть интересным. Если православная девушка встречается с парнем, который не хочет ходить в храм каждое воскресенье, а ее это устраивает, значит она сама не считает это обязательным.
4. Самое главное. Отношения. В них все дело. ВСЕГДА. Отношения в протестантской общине были очень поверхностными (как минимум те, в которые входила Светлана). Она пишет об одном ушедшем важном члене их церкви: «При этом я даже не сделала попытки встретиться с Олегом, чтобы поговорить. Ещё недавно я ездила к нему чуть ли не каждый день, мы постоянно созванивались, но вот он ушёл – и всё.» То есть отношения были как на работе. Сегодня мы сотрудники, завтра один уволился, и все, мы друг другу никто. Где в рассказе упоминание верующих друзей? Их нет. В конце 5-й части упоминание Юли, о которой Светлана помнит, но отношений нет. Не надо думать, что это протестантская проблема, и у нас таких проблем вполне хватает. Хотя порой приходская жизнь настолько атомизирована, что и нет никаких связей, чтобы переживать об их потере: перестал ходить человек в приход, никто даже и не заметил, куда он делся. Люди всегда могут уйти. В этом их свобода. Это нормально. Но эти выходы минимальны, когда в церкви есть живая жизнь (внутренние и внешние дела), живое общение, живые отношения друг с другом, ответственность друг за друга. В рассказе можно сказать, что Тамара заботилась о Светлане, хотя можно сказать, что забота эта была поверхностной, без личных глубоких отношений, как порой бывает и в семьях, когда заботиться «надо», но человек грешен, не всегда получается делать это по любви, личностно, а не внешне, потому что «надо».
https://t.me/korniliy_sotnik/9